Удольфские тайны

– Кроме того, дорогой отец, бедность не способна лишить нас духовных наслаждений. Она не может уничтожить в нас восхищение великим и прекрасным, не может отказать нам в средствах удовлетворять его. Красоты природы, эти дивные зрелища, так бесконечно превосходящие всякую искусственную роскошь, одинаково доступны и для бедного, и для богатого. На что же нам жаловаться, пока мы не нуждаемся в необходимом? Те удовольствия, каких богатство не может купить, по‑прежнему останутся доступны нам. Значит, мы сохраним за собою высшие наслаждения природой и лишимся только суетных, искусственных удовольствий.

Сент‑Обер не мог произнести ни слова, он прижал Эмилию к своей груди, и слезы их смешались. Но то были слезы отрадные… После таких задушевных излияний всякие другие речи показались бы слабыми, и некоторое время оба молчали. Хотя Сент‑Обер и не обрел своей прежней безмятежности, но по крайней мере с виду он стал спокойнее.

В середине дня достигли романтического города Леката. Сент‑Обер был утомлен, и они решили там заночевать. Вечером он через силу заставил себя пройтись с дочерью по окрестностям, откуда открывается вид на озеро Лекат, на Средиземное море, на часть Руссильона с Пиренеями и на значительное пространство роскошной провинции Лангедока, покрытой виноградниками. В ту пору уже начался сбор винограда. Сент‑Обер и Эмилия наблюдали оживленные группы крестьян, слушали веселые песни, приносимые бризом, и не без удовольствия обсуждали свое завтрашнее путешествие по этому благословенному краю. Сент‑Обер намеревался держаться морского берега. Вернуться домой немедленно – таково было отчасти его желание, но ему хотелось продлить хоть немного удовольствие дочери, которой нравилось это путешествие. А кроме того – не окажет ли ему пользу морской воздух в его болезненном состоянии?

Итак, на другой день они продолжали путь по Лангедоку, держась морского берега. По‑прежнему на заднем плане пейзажа высились величавые Пиренеи, справа расстилался океан, а слева тянулись необозримые равнины, сливаясь вдали с голубым горизонтом. Сент‑Обер был спокоен и много разговаривал с Эмилией. Впрочем, эта веселость была несколько искусственна. Порою тень грусти пробегала по его чертам и выдавала его истинное настроение, однако эта мимолетная грусть быстро исчезала от улыбки дочери. Эмилия же улыбалась скрепя сердце, сознавая, что несчастья тяжко угнетают душу отца и его измученное тело.

Под вечер достигли небольшой деревушки верхнего Лангедока, где намеревались провести ночь, но для них не нашлось там постелей – время было горячее, начался сбор винограда, так что они принуждены были ехать дальше. Болезненная слабость и утомление, снова овладевшие Сент‑Обером, требовали для него немедленного отдыха, да и становилось уже поздно, но делать было нечего, он приказал Михаилу погонять мулов.

Богатые равнины Лангедока, представлявшие во время сбора винограда картину праздничного веселья, уже не радовали взор Сент‑Обера, его собственное состояние представляло печальный контраст с ликованием и красотой всего окружающего. Когда его томный взор скользил по этой картине, он думал про себя, что скоро его глаза закроются навеки.

«Эти далекие, великолепные горы, – размышлял он, глядя на цепь Пиренеев, простиравшуюся к западу, – эти равнины, голубой свод небес, ликующее сияние солнца скоро навеки скроются от моего взора. Я уже не услышу песни поселянина, не услышу голоса человеческого!»

Зоркие глаза Эмилии читали все происходившее в душе отца. Она глядела на него с такой нежной жалостью, что он, бросив эгоистические сожаления, сосредоточил все свои помыслы лишь на том, что ему придется оставить дочь свою одинокой, без опоры и покровительства. Эта мысль приводила его в отчаяние. Он молча глубоко вздыхал, а она, поняв смысл этих вздохов, мягко пожимала его руку и отворачивалась к окну кареты, чтобы скрыть слезы. Солнце в эту минуту бросало последний желтый отблеск на волны Средиземного моря; быстро спускались сумерки, только на западном горизонте еще теплился печальный луч, отмечая пункт, где село солнце среди мглы осеннего вечера. С берега подул прохладный ветерок, и Эмилия опустила стекло. Но воздух, живительный для здорового, больному человеку показался ледяным. Сент‑Обер пожелал закрыть окно. Он чувствовал себя так плохо, что более чем когда‑либо жаждал отдыха, и остановил возницу, чтобы осведомиться, далеко ли еще до следующей станции.

Михаил ответил:

– Девять миль.

– Я чувствую, что не в состоянии ехать дальше, – проговорил Сент‑Обер, – осведомись по пути, нет ли какого‑нибудь дома неподалеку, где бы могли приютить на ночь.

Он откинулся на подушки экипажа, а Михаил, щелкнув бичом, пустил мулов вскачь, пока наконец Сент‑Обер, почти лишившийся чувств от толчков, не приказал ему остановиться. Эмилия с беспокойством выглянула из окна и увидала крестьянина, идущего по дороге. Они подождали, покуда он поравнялся с ними, и спросили его, нет ли поблизости дома, где могут принять путешественников.

Крестьянин отвечал, что не знает такого.

– Правда, есть тут неподалеку замок в лесу, – прибавил он, – но, кажется, туда никого не пускают, да я и не могу указать вам дорогу – я не здешний.

Сент‑Обер хотел было еще порасспросить его о замке, но человек круто повернулся и отошел. Сумерки быстро сгущались, становилось все труднее продвигаться. Вскоре им повстречался другой крестьянин.

– Как проехать вон к тому замку в лесу? – крикнул ему Михаил.

– К замку в лесу? – отозвался крестьянин. – Вы хотите сказать, вон к тому, с башней?

– О башне я ничего не знаю, – ответил Михаил, – а скажите мне вон про то большое белое здание, что виднеется вдали меж деревьев.

– Ну да, это и есть башня. Да вы‑то кто такие будете, что туда собираетесь? – с удивлением спросил прохожий.

Сент‑Обер, услыхав этот странный вопрос, сам выглянул из кареты.

– Мы путешественники, – объяснил он, – ищем пристанища, куда бы нас пустили ночевать. Разве нет тут дома поблизости?

– То‑то, что нет, сударь, вам одно остается: попытать счастья вон там, – показал крестьянин на лес, – только я бы вам не советовал туда забираться.

– Кому принадлежит этот замок?

– Я и сам не знаю, сударь.

– Что ж, замок необитаем?

– Не совсем, там, кажется, есть дворецкий да экономка…

Услыхав это, Сент‑Обер решил все‑таки ехать к замку и подвергнуться риску получить отказ. Поэтому он попросил крестьянина показать Михаилу дорогу, обещая вознаградить его за труд. Человек, помолчав немного, ответил, что идет в другую сторону по делу, но что тут нельзя заблудиться – стоит только въехать в аллею, которую он и указал издали. Засим поселянин пожелал путникам спокойной ночи и быстро ушел.