Вам куда, или Женихи

Карамзин более двухсот лет назад писал в своей книге «Письма русского путешественника»:

«В человеческой натуре есть две противные склонности: одна влечет сердце наше всегда к новым предметам, а другая привязывает нас к старым…. Мы скучаем единообразием и желаем перемен, однако ж, расставаясь с тем, к чему душа наша привыкла, чувствуем горесть и сожаление».

Его произведение нашло особый отклик в моей душе. И дальше я буду брать цитаты из его книги в виде эпиграфов к главам. Не пропускайте и увидите, как что‑то остаётся неизменным и через двести лет.

А сейчас, хотите знать, почему я не попала к маминому однокласснику в квартиру на Вернадке?

Потому что на моём листочке был написан номер квартиры восемьдесят семь, а жили они в квартире сто восемьдесят семь. Сейчас я понимаю о чём это. Сама живу в доме из девяти подъездов, длиннющем как поезд, и есть квартиры восемьдесят семь и сто восемьдесят семь и даже двести восемьдесят семь. А тогда мне это и в голову не могло прийти, как‑то более ста квартир в наших провинциальных пятиэтажках и не бывало. И присмотрись я повнимательнее к записи на листочке, может и увидела бы эту затерянную единичку. И как бы всё сложилось? Не знаю. Вдруг бы я и с бабой Машей не познакомилась.

 

Глава вторая

Баба Маша

 

Про неё можно написать отдельную книгу. У бабы Маши мы ночевали на следующую ночь с моей новой подругой, по счастью поступившей в тот же институт, что и я. И по несчастью, так же оказавшейся в Москве без жилья. Видимо мы тогда решили, что в общаге мы ещё успеем пожить, когда приедем к началу учёбы и обязательно поселимся вместе – в одной комнате. А пока,

– Поехали на одну ночь к моим знакомым, – предложила мне Таня. У неё тоже, на всякий случай, был припасён заветный адрес – москвички бабы Маши.

К ней‑то мы и направились.

– Баба Маша – это твоя родственница? – поинтересовалась я у Тани, когда мы спустились в метро и долго ехали на эскалаторе в довольно плотной массе людей.

– Неееа, мы с мамой два месяца назад возвращались с юга и с нами в одном купе ехали баба Маша и её дед Вася. Мама уступила им нижнюю полку, пообщались, вместе поужинали и позавтракали. Моя мама умеет заводить знакомства. – выпалила Таня, ни на минуту не усомнившись, что мы едем в нужное место.

Дальше, как тогда водилось, сдружившиеся пассажиры купе обменялись адресами. А тут и случай подвернулся воспользоваться полезным знакомством и передать гостинцы от Таниной мамы. Прямо сейчас.

Видя моё замешательство, Таня утвердительно махнула головой и повысив голос сказала:

– Они же созванивались…, недавно!

И вот мы на пороге дома попутчиков пассажирского поезда "Адлер‑Москва".

Баба Маша была сииильно удивлена таким гостям. Таню узнала. Посмотрев на меня внимательными, острыми тёмными глазками, сказала:

– Её, что‑то не помню. Она вроде с нами не ехала в поезде.

– Да‑да, это моя подруга, вместе в институт поступаем. – ответила Таня.

– Здравствуйте, меня зовут Вета. – смущённо представилась я.

– Проходите, раздевайтесь, чай попьём. А насчёт ночёвки… как дед решит, он у меня главный, – прикрыв рот рукой и ухмыляясь одними глазами, тихо сказала баба Маша.

И надо отдать должное Маше и Василию за то, что накормили, напоили и оставили ночевать этих двух малознакомых юных девушек. Только в юные годы можно так беспечно приходить в гости к незнакомым людям, не обременяя себя лишними бесконечными мыслями и вопросами: как? что? где? а вдруг? и так далее.

Таня больше ни разу не была в этом доме, а моя дружба с бабой Машей растянулась на целых десять лет.

Тогда ещё, в первую нашу встречу, был жив её дед Василий. Который по их рассказам был высококлассным водителем и возил самого Микояна. Может быть… А баба Маша, приехавшая в Москву на стройку по лимиту из чувашской деревни, сделала можно сказать головокружительную карьеру, став женой такого человека, "возившего самого Микояна".

Она рассказывала вещи, которые меня очень удивляли. О том, как она работала в Москве не только на стройке, но и у "хороших людей" – прачкой, домработницей.

Её рассказы потрясали, как будто она говорила о событиях, происходивших до революции. В моей голове это никак не укладывалось: «В Советской стране, где все равны и нет ни бедных, ни богатых! Какая прислуга, какие прачки?»

Потом она встретила Василия, у которого умерла жена и был сын старшеклассник. Так она и пошла к ним в услужение – обстирывать, готовить, хлопотать. Уважения, конечно, не было, но пару раз свозил на курорт, показал море, горы и другую «богатую жизнь». Позже поселились в отдельной от сына, однокомнатной квартире.

Когда мы познакомились, в этой самой квартире, Василию было глубоко за семьдесят, а Маше около шестидесяти. Прожили они лет двадцать вместе. Она ухаживала за ним до самого последнего дня. Ей досталась квартира. И Маша, из страха самой остаться немощной, одинокой старухой интриговала: кому же она отпишет эту ценность?

В больших городах, в то время, появлялось много таких глубоко деревенских, общинных жителей, отбившихся от стаи. И как‑то очень сильно в конце жизни переживающих это. И здесь она не стала до конца своей. Не признавал её сын Василия и внуков не привозил. По большому счёту, стеснялся её. На полгода и больше уезжала она далеко, на двух электричках, на дачу. Там и жила, выпивая водочку и, наверное, горевала‑перегорёвывала свою нелёгкую жизнь. Хотя для многих эта жизнь казалась, а может и кажется, удачливой. Успокоилась она когда из чувашской деревни приехала парочка родственников. Подписала им квартиру и померла.

Помню, ещё в первые дни нашего знакомства с бабой Машей, шла я по дороге от метро до её дома, довольно длинной и прямой, как стрела и какой‑то голос внутри или снаружи нашёптывал мне:

– Ходить тебе по этой дороге ещё долго‑долго.

– Правда? Не верилось.

Ну да, поживём‑увидим. Что там у нашей новоиспечённой студентки впереди, какие её ещё ждут новые встречи и захватывающие истории?

 

Глава третья

Студенчество

 

…перламутровые лужи, где расплескался небосвод…

М. Цветаева.