Инквизитор. Вассал и господин

Волков нехотя взял ложку.

– Господин хороший,– загнусавил трактирщик,– ну так как же насчёт талера и сорока двух крейцеров?

– Заплачу, уйди,– простонал Волков.

А Ёган стал выпихивать трактирщика из комнаты, приговаривая:

– Иди, дядя, иди, не доводи до греха, хозяин мой добрый‑добрый, а осерчает – так даст, что голова прочь отлетит.

– А деньги?– Ныл трактирщик.

– Будут тебе деньги, потом, иди пока что.

Выпроводив трактирщика, он запер дверь и подошёл к столу. И сказал со знанием дела:

– Вы похлёбку‑то кушайте, и пиво пейте, иначе не отпустит.

– А кто у меня был ночью?– Спросил кавалер и, собравшись с силами, сделал два больших глотка из кружки.

– Был? У вас?– Спросил Ёган.

Но спросил он это так неловко, что Волков сразу заметил фальшь. Хоть и больной, но всё видит.

– Наблёвано возле кровати,– произнёс Волков.

– Так может это вы,– говорил Ёган, стараясь не смотреть на кавалера.

А тот так и сверлил слугу больными глазами. И ведь не отвернется, не поморщится, так и смотрит. Глаз не отводит.

– Так может то вы?– Предложил Ёган нерешительно и со вздохом.

– Дурак,– рявкнул господин, и встрепенулся. И тут же поморщился от приступа боли в голове. И переждав её продолжил.– Дурак! Говорю, со мной такого не было с детства, как в лучниках пить начал, так не было такого. Говори, кто был у меня ночью?

– Может, Агнес была.– Нехотя ответил слуга.

В это «может» Волков опять не поверил. Не умел Ёган врать.

– Агнес была тут ночью?– Уточнил кавалер.

– Да, вроде,– сказал Ёган и начал подбирать с пола вещи господина.

Хоть и было ему тяжко, кавалер сразу встал, сразу нашёл кошель свой, достал из него ключ, и к сундуку пошёл. Переступая через наблёванное, подошёл к сундуку, раскрыл его, и только тогда успокоился, когда нашёл шар на своём месте. Он и золотишко проверил. На «глаз», так и оно было целым.

Пошёл за стол, сел, ещё выпил пива. А Ёган на него косится и, вроде как, даже доволен, чертяка, что господин волновался. Радуется про себя.

– Как пьян буду,– сказал Волков,– так до меня её не пускай. Понял?

– Да попробуй её не пусти,– кисло отвечал слуга.

– Бабы боишься?– Заорал вдруг кавалер, опять поморщился от боли, но не унялся, и продолжил орать.– Да не бабы боишься, девки, что от тебя в половину будет.

– Да не баба она, и не девка, сатана она, злобная, – вдруг храбро забубнил слуга,– и не я её боюсь, а все её боятся. Один вы, от глупой храбрости своей, ничего не боитесь, видно, всю боязнь вам на войнах вместе с головой отбили, и не видите, что она демоница злобная, ведьмища… Погубит она вас. Она же…

– Заткнись, – зашипел на него Волков, и грохнул кулаком по столу,– прикуси язык. Дурак деревенский. Раскудахтался. Чтобы слов таких я не слышал. Сам подлец, трус, так хоть других не пугай. Пошёл вон отсюда.

Ёган подошёл к двери и сказал:

– Бедой от неё несёт, как от падали тухлятиной, вы, может, и принюхались уже, а другие‑то чувствуют.

– Убирайся,– зло сказал Волков.– И язык свой прикуси.

Прежде чем выйти, слуга добавил:

– Господа офицеры вас с утра дожидаются. Сказать им что?

– Умываться неси,– всё ещё не по‑доброму говорил кавалер,– и одежду чистую.

 

То ли пиво подействовало, то ли похлёбка, а может и просто здоровье его крепкое, но через пол часа кавалер спустился вниз вполне бодрым и в чистой одежде.

Господа офицеры встали из‑за стола, когда он пришёл к ним. И тоже они не все были бодры. Брюнхвальд был зелен лицом, а Бертье грустно морщился, словно проглотил что‑то невыносимо кислое. Только не молодой уже Рене был свеж и подтянут, словно и не пил вчера, он и начал разговор после взаимных приветствий.

– Кавалер, поутру мы сказали своим людям, что вы им от щедрот своих передали всё продовольствие, что есть у вас в обозе. Они были превелико рады, благодарят вас.

Волков этим словам ротмистра удивился. Он этого припомнить не мог. Неужто он отдал три телеги продовольствия «за здорово живёшь». Но удивился он про себя, всё равно, обратно ведь не попросишь. Поэтому продолжал слушать.

– И когда мы людям нашим сказали, что вы даёте нам землю под дома бесплатно, – продолжал Арчибальдус Рене,– и обещаете помощь, наши люди собрались, поговорили, и решили спросить вас, а не будет ли на вашей земле ещё места и для них?

– Земля моя огромна,– ответил Волков, чуть подумав, он как раз был бы не против, если бы хорошие солдаты поселились бы на его земле. Вот только…– Но, сколько их, многим я помочь не смогу.

– Много, – сказал Рене,– те солдаты, что имеют семьи и дома, решили идти к себе, воевать вреде никто из здешних господ не собирается, работы нам нет, а те, кому идти некуда просят у вас дозволения жить на вашей земле.

– Так, сколько же их, сколько?– Не мог понять Волков.

– Сто двадцать шесть человек,– сказал Рене, и тут же словно испугался, такой большой цифры, стал Волкова заверять.– Люди, люди все очень хорошие. Послушные, смирные, лодырей и воров мы никогда не держали, – он кивнул на Бертье,– Гаэтан не даст соврать. И солдаты крепкие, арбалетчики есть и аркебузиры.

Сто двадцать человек солдат?! Нет, нет и ещё раз нет! Это пусть господа ротмистры кому другому про смирных и послушных солдат говорят, но уж точно не ему. Волков сидел и молчал, он знал, что смирение и кротость солдат длится совсем не долго. Тяжело быть кротким, когда тебе хочется есть, а нечего, и у тебя на поясе тесак, которым ты умеешь, и главное не боишься, пользоваться.

Он прекрасно помнил свою молодость, и как на юге солдаты из его баталии, взбешённые трёхмесячным отсутствием жалования, на алебарды подняли собственного капитана, думая, что он зажимал их деньги. Да ещё отрубили пальцы сержанту, что пытался их остановить. Капитана раздели и бросили в канаву собакам. Его палатку и личные телеги разграбили. Денег, правда, не нашли, но не сильно расстроились, тут же выбрали из ротмистров нового капитана, и нанялись служить новому господину.

Нет, столько ратных людей ему точно было не нужно, и он сказал:

– Я бы рад всех ваших людей взять себе в землю, да только сказали мне, что земля моя скудна, и помочь я ничем им не смогу. Не смогу дать им ни ремесла, ни прокорма с земли. Если вам, господа, я обещал, что всё, что нужно для постройки дома вы возьмёте из земли моей бесплатно, то на такую ораву мне может и не хватить.

– А так им ничего и не нужно, – почему‑то обрадовался Рене,– они сами себе всё соберут и соорудят, и инструмент у нас есть, и умение. Только дозволение жить на вашей земле надобно.