Веревочная баллада. Великий Лис

– Это не все, – не унимался Оливье. – Хочешь, покажу тебе кое‑что чудесное?

Маленькая Розина насторожилась. Ей было очень интересно узнать, какой дар у Оливье, но они еще ни разу не говорили после ссоры в фургоне. Она долго искала внутри себя остроумные ответы, чтобы поразить ими Оливье, но, не найдя сколько‑нибудь пристойных, притворно‑равнодушно ответила: «Давай».

В фургоне Оливье усадил на кровати (скорее, старой софе, приколоченной к полу) в ряд семь марионеток: Живаго, Орсиньо и его слугу, Либертину, Женераля с Фанфатиной и Солу. Он кинул пару подушек на пол и предложил Розине присесть. Она кокетливо расправила подол и поджала ноги. Оли направил свет двух фонарей так, что они осветили одеяло, будто прожекторы. Живаго поднялся и поклонился зрительнице. Начался спектакль, в котором марионетки играли без нитей, обращались к девочке и беседовали с ней. Они были такими крупными, что труппа едва умещалась на софе. Оливье украдкой взглянул на Розину: ее блестящие глаза бегали по фигурам на кровати, румянец на щеках был заметен даже в полумраке фургона, она светилась от счастья. Он почувствовал, как важная деталь, заводящая механизм, нашлась, добралась до его груди и щелкнула в замке. Тогда он улыбнулся, впервые за год не саркастично, не насмешливо, не выражая миру свое презрение. Он почувствовал искреннюю радость и свое бьющееся сердце, как на премьере в Эскалоте.

И вот на перинную сцену вынесли новую марионетку – безжизненную, спящую в гнезде изо мха и веток. Кукла была странной – юноша в хлопковой рубашке с кружевными манжетами, с вьющимися каштановыми волосами, из которых, словно продолжение его кудрей, вились маленькие рожки, как у оленя. Но страннее всего он выглядел ниже пояса: задние ноги оленя с белыми пятнышками на шерсти чем‑то перекликались с его пестрыми веснушками на лице и плечах под глубоким вырезом ворота, а копытца были золотыми.

– Кто это? – ошарашенно спросила Розина.

– Отец сказал, что это фавн. Он списал его со слов Юрбена. Тот видал похожего во снах о древних чудищах, – объяснил Оли.

– Не похож он на чудище, – вступилась за куклу Розина.

– Да, не похож, – согласился Оливье. – Я хочу дать ему имя. Есть идеи?

Розина задумалась.

– Может, Бацифаль?

– Как‑то очень странно. Немного парнокопытно, – неуверенно протянул Оливье. – Ему подходит, – наконец согласился он. – Что ж, у Бацифаля есть имя, суть природы, но нет цели, ради которой он мог бы жить. Надо придумать ему миссию.

– Зачем?

– Чтобы он знал, что ему делать со своей жизнью, без чужого указа.

Ребята умолкли. Вихрь их мыслей почти жужжал над головами. Вдруг Живаго спросил:

– Мастер и маленькая леди, может, сей фавн будет служить королеве леса?

– А разве в лесу есть королева? – сомневаясь, спросила Розина.

– Раз есть Верховная леди Долины, значит, и Лесную королеву можно короновать, – предположил Оли, уже кое‑как разобравшийся в устройстве Трините после разговора с Ле Гри. – У нас как раз и корона имеется.

Он с улыбкой протянул Розине диадему, которая покоилась на ее юбке. Девочка, смущенная, но очень довольная, кивнула, и Оли торжественно вскинул корону над ее головой.

– Венчаю тебя на царство Гормова леса, королева Розина I, – торжественно произносил он, пока их улыбки отражались друг от друга, ширясь и сияя ярче.

Диадема потонула в копне рыжих кудряшек, из которых торчали только рожки, а шелковые ленты ниспали на спину. Он и сам принарядился для этой постановки: надел бархатный зеленый фрак и цилиндр в виде башни с плющом по одному боку. Оли повернулся к артистам и с той же интонацией придворного глашатая провозгласил:

– Отныне же очнись, фавн Бацифаль, и служи верно своей королеве!

Фигура в зеленом гнезде кротко пошевелилась. Ноги, руки и нос фавна задергались, как во сне. Он ожил, но спал, не стесняясь посапывать. Розина украдкой захихикала.

– Кажется, твой первый подданный не очень расторопный парень, – посмеивался вместе с ней Оли. – Эй, Бацифаль, подъем! Да проснись уже!

Он ткнул его пальцем в бок. Розина заливалась смехом, а Бацифаль с фырканьем проснулся. Над его пробуждением хохотала вся труппа. За общей суматохой, шутками и собственным весельем Оливье расслышал конское ржание и топот копыт снаружи. Он прислушался и понял, что в лагерь прибыли люди верхом на лошадях. «Умолкните!» – прикрикнул на всех Оливье. Куклы притихли, а Розина возмутилась, но Оли быстро подскочил к окну, отодвинул шторку и попытался разглядеть в темноте незваных гостей. Грохот четырех десятков копыт оградил их пристанище от прочих звуков. Было очевидно, что это не вернувшиеся циркачи. И самые худшие опасения подтвердились, когда Оливье распознал повязки на рукавах – красные с черным отпечатком ладони. «Мытарь», – прошептал Оливье Живаго. Марионетка кивнула и поспешно бросилась одергивать шторы и замыкать дверь. Оли вернулся к растерянной Розине.

– Послушай меня, только не шуми. Там снаружи отряд повстанцев. Они нас не тронут, но нужно сидеть очень тихо. И что бы ни происходило, слушай меня, – он держал девочку за плечи и не знал, кого из них двоих он больше успокаивает. – Розина, слушай меня и молчи. Я защищу тебя.

Он услышал, что они стучат в двери фургонов, вскоре забарабанили и к ним. Оливье с ужасом понял, что забыл погасить один фонарь, который едва тлел, но все же мог выдать их присутствие. Он потащил Розину в дальний угол фургона и уложил за софу, а сам лег рядом, немного накрыв ее собой. Марионеткам он повелел спрятать их, изобразив беспорядок. Последним замер Живаго, который примостился у подголовника. Они успели вовремя – дверь слетела с петель. В фургон вошли трое. Осмотревшись, один из них заговорил:

– С чего ты решил, что здесь кто‑то есть?

– Говорю тебе, Мытарь, видел в окне рожу: одну, бледную!

Послышалось шуршание простыни. Половицы скрипели под сапогами, когда Мытарь подошел к софе и взглянул на маленький подоконник.

– Ты тупой? – разочарованно спросил он члена банды, который стоял в дверях. – Это кукла, болван!

Послышался звук, разбивающий Оливье сердце: он открыл один глаз и увидел, как на пол упал с размаху брошенный Живаго.

– Но это его фургон, – уже тише произнес Мытарь, втягивая ноздрями запах.

– Так его ж зеленый, не?

– Зеленый, но куклы‑то здесь, – Мытарь пнул и без того пострадавшего Живаго, отчего Оли весь натянулся, как струна, что вот‑вот сорвется и покалечит нерадивого музыканта. Но Розина задрожала, и Оли утих. Он легонько погладил ее большим пальцем по уху и щеке, чтобы не выдать присутствия.

– Может, склад?

– Может, и склад, – он продвигался все ближе к притаившимся ребятам. – Сопляка нашли?