Ветреное лето

– Илья! Сдурел что ли?! Это же Евсеевский сынок. Да он за него тебя засадит!

– Плевать! Пусти! – неистово, как одержимый, вырывался Илья, так что удержать его нескольким парням становилось всё труднее. Илья скидывал с себя три пары крепких рук и рвался к своему противнику. В это время младшему Евсееву помогли подняться на ноги. Он, пошатываясь и прикрывая ладонью разбитое лицо и опираясь на подбежавших к нему приятелей, приехавших из города вместе с ним, медленно направился к выходу.

Илью ещё долго удерживали, давая возможность Евсееву и его приятелям уйти, и отпустили только тогда, когда их машина выехала со двора сельского клуба. Соня, напуганая этим стремительным жестоким нападением Ильи, поторопилась убежать домой в самом начале инциндента.

Илья, резко сбросив руку Лёхи Смоленкова, развернулся и быстрым стремительным шагом направился к выходу. В висках стучали кровавые молотки. Тук… тук… тук… И так безостановочно всё время, пока он шёл до дома.

Илья сел прямо на заледеневшую ступеньку крыльца и обхватил голову руками. Думать не мог, что‑то решать – тем более. Только сидел и смотрел на дрожащие руки, на которых засохли капли крови. Илья с ужасом видел эти кровавые брызги на рукаве своей куртки. Кровь его брата… Его РОДНОГО брата. Того, кто при других обстоятельствах стал бы дороже любого друга, даже самого закадычного. Потому что брат – это всегда больше, чем друг. Это твоё второе я, а иногда даже более лучшая часть тебя.

Илья почувствовал, как его тело начала бить мелкая дрожь, а потом его вдруг лихорадочно затрясло, так, что даже зубы застучали мелкой дробью, заклацали друг об друга. Ему нестерпимо захотелось дико закричать, завыть в голос. Но он только обхватил голову руками и с силой сжал, равномерно, как безумный, покачиваясь из стороны в сторону и шепча бледными затвердевшими губами:

– Брат… брат… мой брат…

Сколько бы он просидел так и замёрз бы точно, если бы на веранде не загорелся свет, а ещё через минуту открылась дверь, и Ирэна вышла на крыльцо.

– Ты чего это? – удивилась она, – А ну‑ка быстро вставай! Отморозишь себе всё, что только можно!

Она потянула сына за плечо, ему пришлось подчиниться, но когда взглянул на неё, его бледные губы дрожали.

– Что с тобой, сынок? – с тревогой спросила Ирэна и быстрым цепким взглядом осмотрела его всего. Вроде бы не подрался, что тогда?..

– Брата видел. Он там… в клубе был…

Ирэна растерялась только на мгновение, а потом велела:

– Заходи в дом!

В кухне тепло, печка уже протоплена, и печная заслонка прикрыта. Но внутри у Ильи поселился холод, всё дрожало и вибрировало от не нашедшей выхода ярости. Он так и продолжал бы стоять, пока Ирэна не произнесла «Раздевайся». А когда он всё же дрожащими руками стянул с себя зимний пуховик и ботинки, она с тревогой в голосе спросила:

– Говорил с ним?

– Нет, – ответ прозвучал резко, – Не о чем мне с ним говорить.

– Да, Илья, не о чем, – твёрдо в тон ему ответила Ирэна, – Ничего хорошего встреча с Евсеевыми тебе не принесёт. Ни с одним, ни со вторым.

Илья болезненно поморщился и ответил всё так же решительно, с той же отчаянной злостью в голосе:

– Мама, да не волнуйся. У меня нет желания приближаться ни к одному из них.

Илья прошёл в свою комнату и закрыл дверь. Ирэна знала, что сыну требуется побыть одному. В этом разговоре не прозвучало слово «отец», слишком болезненным было это слово, чтобы слышать его, либо произносить. Для них обоих болезненным, поэтому никто из их окружения это слово и не произносил.

 

На следующий день Соня сама нашла Илью и подошла к нему первая. Она догнала его по дороге в школу, поспевая за его быстрыми энергичными шагами.

– Илья… – несмело начала она, а когда парень обернулся, улыбнулась несмело, но искренне. Эта её обезоруживающая улыбка, полный нокаут, когда появляются такие милые ямочки на щёчках, с лёгким налётом румянца от быстрого движения и мороза, всегда лишала его воли. И на этот раз, забыв про обиду, он взглянул на обладательницу такой чарующей улыбки, и так и не смог отвести взгляда. Мягкие невесомо‑белые пряди упали на девичий лоб и щёки из‑под вязаной шапочки. Чистый взгляд голубых глаз без тени лукавства обращён на него настороженно, но при этом решительно. Илья остановился, перебросил школьный рюкзак через другое плечо и произнёс:

– Сумку свою давай.

Он протянул руку и взял сумку с учебниками из рук Сони. Они пошли уже медленнее, Илья сбавил шаг, пристраиваясь к шагам девушки.

– На каток после обеда пойдём? – предложил он.

– У меня коньков нет… – произнесла Соня, убирая белокурую прядь с щеки и заправляя её под шапочку. Предложение Ильи прозвучало так неожиданно и произвело такой сильный эффект на девушку, что она расстерялась.

– Свои тебе дам, – предложил Илья.

– Они же мне большие будут, – возразила Соня.

– Принесу те, которые мне уже давно малые, тебе подойти должны. Ну так как, идём?

– Пойду! – ответила Соня, – Только домой не стану заходить, у тебя портфель оставлю.

Илья согласно кивнул. Смотря в ясные глаза Сони, видя её улыбку, слыша её голос, он забывал о вчерашней боли, обо всём, что связано с отцом, присутствие Сони действовало на него умиротворяюще, поэтому ему не хотелось отпускать её от себя. Когда эта девушка рядом с ним, ему спокойно и хорошо.

Илья зашёл вместе с Соней в её класс и положил её сумку на парту, а потом пошёл в свой класс. Хоть они и учились в одиннадцатом классе, но в разных параллелях. Илья учился в «А» классе, а Соня в «Б». Очень редко их уроки объединяли, но чаще их учёба шла отдельно. В этот раз в их классах уроки закончились в одно и то же время, и никому из них не пришлось ждать, пока уроки закончатся у другого. А после они вместе возвращались из школы. Дома бабушка Ильи, Анастасия Сергеевна, накормила их обедом и не стала задерживать, когда они засобирались на каток. Ярко светило январское солнце, мороз уже не кусал за щёки как утром, воздух свежий и холодный. Старые коньки Ильи подошли по размеру Соне, и она, радостно рассмеявшись, заскользила по льду. День прошёл быстро, так быстро, как проходит всё светлое и радостное. Накатавшись на льду, они спустились к реке, и там в густых зарослях ивняка Илья показал Соне шалаш, который они делали с мальчишками ещё летом, когда купались в этом месте.

– Замёрзла? – спросил Илья, рассматривая щёки девушки, покрытые нежным румянцем.

– Нет, – улыбнулась она.

– Сейчас костёр разведём и погреемся, – предложил Илья. Конечно, костёр разводил он сам, а Соня только собрала немного сухих веток и теперь стояла рядом. И когда огонь радостно затрещал, а дым от костра повалил в сторону Сони, она засмеялась и спряталась за спину Ильи. А он, оставаясь серьёзным, сел возле костра и подставил озябшие ладони к огню. Соня устроилась напротив и, наблюдая за выражением его лица‑ задумчивым и сосредоточенным – за его глазами, в которых снова появились жёлтые вкрапинки, осмелилась спросить:

– Илья… А ты когда‑нибудь смеёшься?