Виолончель

– Ты не представляешь, что творится сейчас в городе. Это не весенний дождик крапает – это ливень, водопад! Будто небо решило не только отмыть наш город от зимней пыли, но и утопить его жителей. Потоки воды по склонам мчатся, как бурные реки. Ливнёвка не справляется с этим потоком, нижние районы города уже тонут, даже не в лужах, а в озёрах. Ты меня слушаешь, Егор? Что ты молчишь?

Егор, по‑прежнему не отвечая, переводит взгляд на настенные часы: «двадцать два тридцать две минуты. Да‑с, уже не вечер, но ещё и не ночь. Время пролетело почти незаметно. Почти…». Егор нажимает кнопку включения на пульте управления инвалидным креслом и, маневрируя джойстиком, подъезжает к празднично сервированному столу с печально огорающими свечами. Внимательно его осматривает, смотрит на наручные часы, затем, с выражением сожаления на лице, пальцами гасит свечи и, не проронив ни звука, разворачивается и движется в обратном направлении – к окну. На пути останавливается возле футляра с виолончелью, притулившегося подле шкафа, прикасается к нему пальцами. Развернув ладонь к себе, мгновение разглядывает следы пыли на кончиках пальцев и вновь движется к окну. За окном по‑прежнему дождь, и мигает зелёным, жёлтым и красным светофор. Но мир за стеклом оконной рамы потускнел и сник. Ещё недавно звучавшая в душе мелодия ушла прочь, и вновь стены квартиры начали давить на сознание Егора.

 

Через какие‑то мгновения, не осознанные Егором, раздается грохот из комнаты – там что‑то упало, и женский голос с чувством боли произносит: «Вот же ж… свинство!». Из комнаты выходит, припадая на ушибленную ногу, Элеонора, но уже не в строгом офисном костюме, а в домашнем халатике. Присаживается на диван, снимает тапок и, морщась от боли, трогает, разминая, ушибленные пальцы.

 

– Ох…, больно…, чувствую – хромать мне и хромать теперь… Опять эта гладильная доска упала…, надо её выбросить!

– Не надо ничего выбрасывать.

– Не надо?! Да я ей не пользуюсь! Ты тоже. Посмотри на… – Элеонора резко себя обрывает и переводит тему разговора. – Съезжать из этого клоповника, непременно съезжать… Так жить просто невозможно.

– Ты не договорила. Посмотри на… На что нужно посмотреть? Или, может быть, на кого?

Егор отъезжает от окна и скрывается в комнате, из которой только что вышла супруга. Элеонора смотрит молча ему вслед и переводит взгляд на стол. Потом встаёт с дивана и, прихрамывая, подходит к столу. Рассматривает сервированный стол, со вздохом выдвигает стул, садится и, поставив локти на столешницу, обхватывает горестно голову руками.

– О, боже! Ну как я могла забыть?! Сейчас начнётся… Хоть бери да из дома беги.

– Не надо никуда бежать. Ты только что домой прибежала. – В комнату вновь вернулся Егор. – Позволь спросить: где в этот раз ты запропала?

Элеонора, оторвав голову от рук, недоумённо смотрит на Егора.

– На работе, Егор. На работе. Я же тебе заранее говорила, что в банке будет проверка из головного офиса. Проверка! Запропала… Словечко для меня нашёл… Запропала…, запропастилась! Что ещё придумаешь?

Егор подъезжает ближе и останавливается возле супруги.

– И ваша проверка ознаменовалась фуршетом? От тебя пахнет не только духами…

– Ничего удивительного – мы были уставшими и голодными. И потому решили заехать перекусить. И, да! – мы выпили немного вина. И скажу сразу, проверка – дело не одного дня, а потому не стоит ссориться с проверяющими… Мне там ещё работать.

– И как далеко может идти это твоё «не ссориться с проверяющими»? Завтра домой вообще не ждать?

Элеонора, встав из‑за стола, отходит в сторону, к шкафу, возле которого стоит виолончель.

– Ждать. Знаешь, мне уже надоели эти сцены ревности. Я работаю и зарабатываю деньги… за двоих. Мне не платят пенсию по инвалидности, и потому надо пахать. Па‑ха‑ааа‑ть, Егор! Займись уже чем‑нибудь. – Элеонора останавливает свой взгляд на футляре и рассматривает оставленный пальцами Егора след. – Пыль сотри хотя бы с футляра инструмента.

– Нападение как лучший способ защиты? Бьёшь под дых? А не благодаря ли тебе я стал таким вот… – Егор разводит в стороны руки, демонстрируя свою действительность, – инвалидом?!

– О…, ты меня теперь упрекаешь? – Супруга передёргивает плечами и тут же, как бы отмахиваясь от наваждения и упрёка, машет кистью руки, отводя от себя невидимую преграду. – Жизнь непредсказуема: только начинаешь дышать полной грудью, а тебе уже перекрывают кислород…

– Руками собственной жены…

– Ну, да…, я виновата! Но жизнь – это поединок, и нужно уметь держать удары судьбы.

– Легко быть генералом и, сидя в бункере, отправлять солдат держать удары этой…, кем‑то назначенной, судьбы.

Егор разворачивается и отъезжает от стола к окну, на секунду останавливается возле футляра с виолончелью, вновь проводит по нему пальцами и рассматривает следы пыли на них и на футляре. Вздыхает. Передумав двигаться к окну, разворачивается и направляется к двери в спальню. Супруга останавливает его вопросом:

– Уже уходишь? Так быстро? Может, отпустим наших демонов погулять и отпразднуем годовщину? Несмотря на поздний час, я не против перекусить…, тем более, так аппетитно пахнет. Божественный аромат. Что, сам готовил? Или заказал?

Элеонора замерла, выжидательно глядя на Егора, сидящего к ней спиной. Он в пол‑оборота поворачивается к супруге, молча смотрит ей в лицо, выдерживает паузу, и, развернувшись, возвращается, подъезжает к столу и приподнимает крышку на блюде.

– Больше трёх часов стоит на столе… Не знаю, как там с божественным ароматом – вероятно улетучился, а вот греть надо точно.

– Это дело поправи‑и‑имо! Микроволновка вмиг всё вернёт в первозданное состояние. Давай, я сама всё сделаю.

 

Стол накрыт, супруги напротив друг друга. Неловкое молчание прерывает Элеонора.

– Егор, ты же помнишь, как мы с тобой познакомились?

– «О, как это было давно. И то же море, и то же вино…». Спрашиваешь?! Конечно, Элеонора, помню. Я сидел в кафе, смотрел на кромку моря…, зашла ты….

– Да‑да! Это так…, а что ты писал тогда на салфетке, помнишь? Ты помнишь те стихи?

– Я же их сразу подарил…, они тебе понравились очень…, не помню…, что‑то про забытую любовь и море.

– Да! Я их сохранила, или они сами сохранились. – Элеонора улыбнулась. – Они у меня в книге на работе лежали всё это время. На днях случайно обнаружила. С удовольствием перечитала, вспомнила, всплакнула…. Хочешь, принесу их? Сейчас!

Элеонора скрылась в спальне, через минуту вышла, неся в руках бумажную салфетку. Остановившись возле стола, кончиками пальцев одной руки оперлась о его поверхность, в другой – держала перед собой листок мятой салфетки.

– Вот, послушай, – На гребешке волны.

 

«Ночь. Сиртаки звонко льётся,

Как терпко‑красное вино.