Влечение. Мой опасный босс

Мое навязчивое желание завладеть ею за эти годы никуда не делось.

А вот Ева вообще не осознает какая между нами химия и сколько скопилось сексуальной энергии. Она просто ненавидит меня всей душой за то волнение, которое она испытывает каждый раз в моем присутствии. Встречается со слизняком Никитой, с полной моей противоположностью, и строит передо мной недотрогу. Ненавижу ее за это. Так сильно, как никогда. За то, что отдается ему, но даже мысли не допускает о сексе со мной!

Она – мой незакрытый гештальт. Уверен, именно из‑за того, что Вересова мне не дает, я в свои тридцать не думаю ни о жене, ни о детях, а отец, между прочим, настаивает. Да и мать не против понянчить внуков. Только вот какие внуки, когда у меня стоит на Вересову круглосуточно? Стоит увидеть ее задницу в узкой юбке, как в штанах все приходит в боевую готовность.

Смотрю на часы. Пора. Подъезжаю обратно к офису и спешу в лифт. Поднимаюсь на свой этаж, заводясь все сильнее и сильнее. Не могу не представлять себе, как бесшумно войду в приемную, спрячусь, а потом внезапно поймаю Еву. Я давно предполагал, что ей нравятся игры пожестче. Уверен, легкое принуждение сорвет с нее трусы быстрее, чем она успеет осознать, что происходит.

Как же она завелась и потекла, когда я нагнул ее над своим столом! Как она дышала и как не могла сдержать хриплых стонов! Воспоминания делают стояк каменным. Поправляю член через брюки и досадую, что не довел дело до конца с первого раза. Что‑то Еву спугнуло и заставило включить мозг. Может я слишком медлил? А может зря молчал и надо было шептать ей на ухо грязные словечки? Сейчас я буду палить из всех орудий и больше ее не упущу.

Двери лифта открываются, и я скольжу в приемную. Она открыта, но свет не горит. Мой кабинет тоже открыт и в нем темно, но из окна падает свет и в нем я вижу, как Ева сидит в моем кресле и что‑то пишет.

А вот тогда меня простреливает догадкой. А вдруг это заявление на увольнение? Я сливаюсь со стеной и больше не спешу действовать. Кровь отливает от члена и вновь поступает в мозг. Нет, я не могу допустить увольнения Вересовой. И на это есть множество причин. Первая – она прекрасный специалист, хоть ей я об этом не говорю. И если она от меня внезапно уйдет, полетит несколько важных сделок. Потом придется долго и нудно искать замену, тратить время на собеседования… Нет, это неприемлемо.

Вторая причина – родители Евы. Как бы мы с ней не относились друг к другу, а ее отца и мать я уважаю. Ну и не представляю, как буду им объяснять столь внезапное увольнение дочери.

Третья причина – я вот совсем не уверен, что узел, завязанный между нами, получится разрубить с первого траха и поэтому не готов вот прямо так сразу Еву от себя отпустить.

Четвертая причина – я банально к ней привык. К ее постоянным раздражающим подколам, к голосу, который порой невыносимо слышать, к аромату ее духов, что заполняют кабинет, стоит ей войти. Она стала частью моего офиса за последний год, и я не готов это изменить.

Пока думаю, Ева успевает закончить писать. Встает с кресла и направляется к двери. Я в этот момент чувствую растерянность. У меня несколько секунд, чтобы решить, что делать – действовать по первоначальному плану и получить временный карт‑бланш или повременить и выбить полный доступ к телу на долгое время? Уверен, стоит Вересовой распробовать, как она сама не сможет отказаться и с готовностью будет отзываться на мои ласки.

 

Глава 5

 

Возвращение домой дается с трудом. Сил на то, чтобы идти к остановке и ждать транспорт не остается, но разве Гадаев дал мне выбор? Телефона у меня нет, значит, и такси вызвать я не могу. Плетусь к остановке, жду маршрутку, полчаса добираюсь домой, чтобы наткнуться на открытую дверь.

Первая мысль – нас ограбили. Вторая – с бабушкой что‑то случилось.

К сожалению, как только замечаю соседку, расхаживающую в квартире, как у себя дома, сразу понимаю – второе.

– Явилась! – выдает, как только меня видит. – Бабушку твою только что увезли!

– Куда?

– В больницу. Ей плохо стало, она едва мне дозвонилась и это еще хорошо, что я была дома! А если бы ушла? Я как раз собиралась. Тебе вот звонила‑звонила, а ты даже трубку взять не соизволила.

– В какую больницу ее увезли? – переспрашиваю, пропуская мимо ушей нравоучения соседки.

– А я почем знаю? Я позвонила в скорую – они приехали.

– Ясно, – киваю и прохожу в квартиру. – Вы куда‑то собирались? – поворачиваюсь к соседке. – Можете быть свободны.

Она фыркает, говорит что‑то еще про «неблагодарная» и уходит. Я закрываю за ней дверь и беру с кровати бабушкин телефон. Звоню в скорую, чтобы узнать, куда увезли бабушку. Получив информацию, сталкиваюсь с проблемой вызова такси. У бабушки – обычный кнопочный телефон и, конечно, нет никаких приложений по заказу такси. Приходится искать на ноутбуке номер и звонить. Машина через эту службу, ожидаемо долго едет. Я успеваю замерзнуть на улице, прежде чем передо мной останавливается старенькая потрепанная девятка. И водитель не сказать, что вежливый.

Забравшись в салон и хлопнув дверью так, словно это не машина, а корыто – иначе просто закрыть ее не получалось – проклинаю Гадаева. По пути убеждаюсь в том, что правильно поступила, написав заявление. Не представляю, как после такого работать с ним дальше. У‑у‑у! Если бы только у меня был был телефон! Я бы смогла ответить на звонок бабушки или соседки, но эту возможность у меня забрал черствый сноб! Чтоб ему пусто было!

– Здесь? – слышу бас водителя.

– Наверное…

Когда расплачиваюсь и выхожу, понимаю, что нет – не здесь. Приемный покой гораздо дальше, и мне придется идти до него пешком, что я и делаю. Добравшись, тут же подхожу к дежурному регистратору и спрашиваю, как попасть к бабушке. Оказывается – никак. Даже такой близкой родственнице, как я. Прямо сейчас она находится в реанимации и к ней никого не впускают.

Примерно через пять минут моего пребывания в больнице приезжают и родители. Мы вместе дожидаемся врача, который сейчас проводит экстренную операцию другому пациенту. Меня немного потряхивает, а еще возникает жгучее желание все высказать Гадаеву. Прямо сейчас. Позвонить ему, благо я помню его номер, и сказать, какая он сволочь!

Когда врач, наконец, выходит к нам, время на часах переваливает за десять. Он явно измучен проведенной операцией и не готов разговаривать с родственниками другого пациента, но все же останавливается. От него узнаем, что бабушке показано шунтирование и проводить его, конечно же, лучше за границей. Врач советует Израиль, если есть такая возможность.

Нам остается только покивать головой. Разумеется, у родителей нет таких денег. Папа пытается восстановить свой бизнес и начать все с нуля, так что весь заработок он вкладывает сейчас в дело.

– Ничего страшного, – причитает мама. – Найдем здесь неплохих врачей. Ева неплохо зарабатывает, да, малыш? У тебя же есть сбережения?

– Я как раз хотела поговорить о работе, – начинаю. – Я сегодня написала заявление на увольнение.