Во власти небытия

Отца увели люди в белых халатах, с ними были два милиционера. Они от чего‑то прятали глаза, часто курили и говорили шепотом. Машина стояла у калитки, была очень грязная, страшная. От того и запомнилась, вместе с этим тяжким пасмурным днем. Отец, как показалось Прохору, последний раз посмотрел на него с матерью совершенно осмысленно.

– Батя, я здесь – сказал Прохор.

Но батя не ответил. Он уже глядел куда‑то в пустоту, его зрачки наполнились страхом, тело начало вздрагивать. Люди в белом затолкали его в машину…

…Дальше была другая жизнь. Отца в ней уже не было…

 

Кажется, прошла неделя, возможно, была ещё одна. Это сейчас совсем не имело значения. Тогда тоже не было в этом чего‑то важного. Прохор все эти дни не видел отца Кирилла. Раньше старик частенько прохаживался по деревянным тротуарам центральной улицы. В разговоры вступал редко, но был нарочито на виду. Теперь даже окна его небольшого домика не освещались, когда наступала всё более ранняя темнота. Что творилось в голове Прохора, и зачем нужно было идти на риск, пытаясь сойтись с отцом Кириллом, зная и будучи уверенным, что как минимум две человеческие жизни были загублены неброским с виду стариком, а одна из них совсем недавно.

Еще Прохор думал что‑либо расспросить у матери, по поводу старушки Елизаветы Павловны, чьи инициалы промелькнули перед ним дважды. Сначала в разговоре женщин, как о последнем человеке, который разговаривал с убитым Пасечниковым. Затем в собственных, не лучших воспоминаниях. Только здесь всё было совсем мрачно, от того, что было связанно с несчастным, собственным отцом. И всё же Прохор хотел переговорить с отцом Кириллом. Плохо представлял себе, как пройдет этот разговор, какая реакция может ожидать его со стороны старика. Адреналин, умноженный на упрямство, чувство своей правоты и тяга к загадочному, – управляло Прохором. Внутри не было страха, если он и появлялся то только тогда, когда Прохор сам вытаскивал его из глубины собственного я. Делал он это с помощью своих же логических размышлений. Подсознание же ничего не подсказывало. Точнее, оно не пыталось вызвать тревогу, а напротив, оставалось абсолютно спокойным, где‑то отчасти даже безразличным и временами поддерживающим странное любопытство. Прохор пару раз поймал себя на нормальной мысли, что занимается чем‑то не тем, и в силу возраста, и в силу всего окружающего, но что‑то тянуло его к тому, что было рядом, и было иным, непохожим на привычное, будничное, рутинное. Об одном не думал Прохор: подобное дело не может закончиться одним разговором, и к какому исходу может привести любопытство. Отец Кирилл может не только рассказать о давно минувших днях, но и потребовать чего‑то от него. Вставая в один ряд с отголоском другого мира, можно почувствовать истинный голос этого мира, который находился не так уж и далеко. Расстояние в три с лишним десятка лет не так уж и огромно, и лежавший в гробу Пасечников мог бы много об этом рассказать.

Судьба иногда сама подводит человека к его цели. Предположения могут быть сложными, а дело окажется простым. Так как будто все было давно предопределенно и оставалось дождаться заданного дня, прийти в нужное место. Затем произнести необходимые слова, дождаться ответа, а дальше всё пойдет по хорошо подготовленному сценарию.

Так неожиданно для Прохора, и ещё, как оказалось, более неожиданно для отца Кирилла, произошла встреча двух совершенно разных с одной стороны и очень близких с другой стороны людей.

Отец Кирилл сидел возле воды. Ему нравилось здесь бывать, смотреть на тихую гладь водной поверхности. Если появлялся в его компании небольшой ветерок, то он не портил настроения, и рябь на воде лишь заставляла почувствовать присутствующее ощущение холода. Воспоминание жило холодом, он правил в нём бал. Только зимой отец Кирилл никогда не приходил сюда. Причина находилась на уровне восприятия, да и к тому же зимой здесь негде было находиться. С дороги он был бы виден, хотя по ней мало кто ездил. Две землянки, что имелись здесь когда‑то, давно обвалились, пришли в полную негодность.

10.

Всё последнее произошло зимой, к тому же заканчивал он дело под присмотром раскинувшегося над головой холодного черного неба, которое было утыкано огромным количеством безразличных к происходящему далеких звёзд. Руки замерзали, мороз, несмотря на тяжелую работу, чувствовался здорово. Кажется, было под тридцать, пар валил из‑за рта. Сразу шестеро убитых коченели перед ним, покрываясь синюшным инеем. Двоих убил он. Четверо уничтожили друг друга. Ему удалось, подобраться к этим двоим внезапно, но как странно погибли Резников и Выдыш. Матерые волки, как они попались на дуру, как это произошло? Если успели выстрелить лишь по разу…

…Только сейчас отец Кирилл думал о другом. В последнее время ему было страшно. Какое‑то время отца Кирилла сильно беспокоило поведение и активность товарища Пасечникова. Плюс к этому его подручный, обыкновенный парень, по имени Прохор. Что‑то пытались они рассмотреть в нём нового или, напротив, очень старого. Но обстоятельства перевернули всё. Тогда и пришел на смену нервозности настоящий страх. Отец Кирилл долго молился, ища поддержки у всевышнего. К сожалению, тот, в очередной раз, молчал. Зато заговорил кто‑то другой.

Сначала отец Кирилл не поверил своим глазам, они обманывали его. Даже воздух вокруг застыл непонятным образом, те незримые постоянные движения исчезли, и всё стало застывшим, напоминающим фотографический снимок. И в этом снимке отец Кирилл отчетливо видел Резникова. Тот стоял возле забора одного из домов на самой околице. Рядом светлой пылью лежала дорога на выезд. Резников был одет в гражданское, и, хотя отец Кирилл не видел Резникова в обычном одеянии очень давно, а видел только один раз летом восемнадцатого года в Сретенске, он узнал Резникова сразу. Если было бы нужно узнать Резникова из тысячи человек или в мельтешении сотни спешивших, то отец Кирилл узнал бы Резникова. Не ошибся, и не коснулось бы малейшее сомнение.

Это был он. Хорошо ещё, что он не обращал внимания на отца Кирилла. Желания подойти к брату по оружию, у отца Кирилла не возникло. Понимание отсутствовало, объяснение могло быть только в области внезапного сумасшествия, но отец Кирилл прекрасно отдавал отчёт в собственной адекватности. Здесь также не могло быть ошибки. Время продолжало стоять в оцепенении. Воздух темнеющего вечера не хотел двигаться, вместе с ним у ограды стоял Резников, ожидая там кого‑то или специально явившись, чтобы дать о себе знать испуганному не на шутку отцу Кириллу. Сколько длилось рандеву? Скорее минуту, которая стала вечностью, разделив уже и без того не один раз разделенную жизнь отца Кирилла. Только этот раздел находился несколько в иной плоскости, и от этого отцу Кириллу сейчас больше всего хотелось упасть на колени в своем темном углу, поднять взгляд к горящим тусклым светом свечам и лицезреть образ спасителя. Обратиться к нему, и если снова не будет ответа, то будет частичка успокоения, которая зачастую и есть ответ. Та малость, что всё одно коснется души и хоть как‑то укрепит ослабший дух и тело.