Волчьи ворота

Светило яркое солнце, игрался ветер, и осень напоминала ту пору, когда о ней вспоминаешь, лишь глядя на календарь. Самсон уже сошел с оживленной трассы на луговую тропу и впервые, после того как покинул класс, почувствовал себя хорошо. Здесь над ним никто не смеялся, никто не указывал пальцем и не сверлил взглядом. Он ощущал себя свободным, и не было ничего лучше, чем смотреть по сторонам и не видеть ничего, кроме солнца и исключительной природной чистоты.

Самсон прогулял урок, и на душе был неприятный осадок. Он знал, что сегодня придется врать. Какой бы ни был урок, если о прогуле узнают родители, скандала не избежать. Мама будет кричать и махать руками, папа – сердито смотреть и докучать вопросами. В его семье давно ничего не менялось, и, с тех пор как успеваемость Самсона начала падать, а мать, обеспокоенная этим явлением, стала часто посещать школу, он принял решение молчать до последнего, а там, где смолчать будет невозможно, врать. Врать Самсон не любил, но скандалы не любил еще больше. Поэтому в его понимании ложь являлась вынужденной мерой, чтобы избежать худшего. «Пусть узнают все сами!» – убеждал себя Самсон.

Сегодня он не видел другого выхода. Перед тем как выслушивать нагоняй от родителей, ему требовалось освободить голову от забот, и сделать это можно было только здесь: не там, где он сейчас шел, а там, куда направлялся.

Тропа уводила его все дальше от хутора в гору, где просторы обрывались небольшим подлеском. Там же начинался крутой подъем. Самсон преодолевал его, пыхтя, как старая кляча. Много раз посещая любимое место, он никогда не поворачивал назад. Даже поздней осенью и ранней весной, когда тропа превращалась в горный сель, он взбирался наверх, чтобы посидеть на дереве и посмотреть на удивительное зрелище: несущиеся мимо разноцветные грузовики.

Место называлось перевалом Волчьи ворота.

В двенадцать лет Самсон еще не задумывался над тем, почему разноцветные фуры сбавляют скорость в том месте, где, казалось бы, ничего опасного нет. Спуск с горы был довольно покатым, изгибы плавные, трасса хорошо просматривалась с разных ракурсов, а там, где находился старый дуб, откуда Самсон наблюдал за движением на дороге, вообще все было как на ладони. Именно здесь приглушенное пение ветра прекращалось, лес густел, и птицы замолкали, точно в преддверии какого‑то события. Самсон смотрел вдаль и видел, как участки дороги примерно в километре от дуба по обе стороны окутывала странная тень. Транспортный поток, попадая в ее пределы, словно скользил по огромной черной луже.

Самсон не понимал, почему она бросалась под колеса грузовиков только в окрестностях дуба, но был уверен, что ничего хорошего она не сулила. Не так давно он задумался, влияет ли эта штука на него самого, и пришел к выводу, что угнетение, иногда охватывающее его здесь, в школе проявляется гораздо чаще.

Наблюдая за фурами, Самсон испытывал желание почувствовать скорость. Настоящую, неконтролируемую скорость, когда многотонный грузовик входит в изгиб дороги, плавно кренится и тут же выравнивается, как лодка в течении реки. Ничем подобным не могла похвастать ни одна из маленьких легковушек, с какой бы скоростью ни гнал ее водитель. Только движение тяжелой машины, несущейся с перевала наперегонки с ветром, охватывало его благоговейным трепетом. Самсон сидел на дереве, откуда открывался наилучший вид на трассу, кричал от восторга, а сам давился газом и вонью жженой резины, пока и то и другое не рассеивалось в воздухе. И тогда наставала очередь следующего грузовика. Самсон прижимался к стволу дуба и кричал. Кричал с таким воодушевлением, какое может быть только у ребенка его лет. И если бы в тот миг кто‑нибудь глянул на него, то никогда бы не подумал, что этот мальчик и есть Самсон Семьяк, который сегодня у школьной доски читал стихотворение Пушкина. Там, в классе, был совсем другой Самсон. Скованный, молчаливый, беспокойный. Мальчик, лишенный радости, потому что его не любили одноклассники, и лишенный внимания, потому что его не любили учителя. Зато здесь, среди пыли и шума, он словно расцветал. Когда с перевала к нему подбирался очередной грузовик, он обхватывал ствол дерева, свешивался и ждал душащую волну горячего воздуха. Ему было легко и радостно. Вдали от школы для него все было благодушным и добрым, будто само небо улыбалось ему. Самсон надеялся, что так будет всегда. Никто не отнимет у него счастье, тем более такое маленькое и безобидное, как обозревание грузовиков с ветки старого дуба.

Однако он ошибался.

Перед последним пригорком тропа превратилась в целое испытание. До этого подъем был плавный и ровный, но за десять метров до пика дорожка стала петлять, кое‑где попадались ступени, и Самсон был вынужден останавливаться и смотреть по сторонам, чтобы ненароком не свалиться вниз. Мошки лезли ему в глаза, часть роя уже отпечаталась у него на лбу, но мальчик не отступал. Хватаясь за корневища деревьев, он продвигался все выше и выше, пока не оказался на каменистой площадке в эпицентре рева двигателей и скрипа тормозных колодок. Перед ним открылся серый блеск трассы А‑290. Еще пару минут Самсон шел вдоль ограждений до дуба, а когда покрыл и это расстояние, у него появилось нехорошее предчувствие.

Машины неслись в обе стороны, и посмотреть было на что, однако чувство скрытой опасности давило на Самсона, как никогда раньше. Чтобы не терзать себя, он списал это на чрезмерную усталость и, прежде чем лезть на дуб, решил немного посидеть на пне. Отдых пришелся ему по душе, и вместо планируемых «немного» Самсон просидел четверть часа. За это время мимо него промчались семь тягачей с контейнерами, девятнадцать КамАЗов с зерном и пять цементовозов. Запах гари был настолько терпкий, что Самсон чувствовал его на зубах.

Еще один тягач проехал мимо. На длинном прицепе была закреплена бетонная конструкция с вырезом для окна. Самсон подумал, что когда‑нибудь через это окно откроется прекрасный вид на море, а на подоконнике будут расти чудесные цветы. Не такие, как в школе. Лучше. Но до этого было еще далеко. Конструкция протряслась в метре от его носа. Водитель даже не разглядел мальчика, сидящего на пне у обочины.

Самсон заметил, что его туфли покрыл плотный слой пыли и белая рубаха выглядит уже не такой белой, как перед школой.

– Мама может спросить об этом, – заговорил Самсон сам с собой. – Я скажу ей, что… так и было. – Он чихнул. – Но она не поверит.

Защепив пальцами нос, он глубоко вдохнул.

– Я скажу ей, что сегодня подметал школьный двор.

Тут другая мысль пришла ему в голову: «Мама часто ходит в школу. Она может спросить, какой такой двор я подметал?»

– Скажу ей, что подметал… аллею. Там растет куча деревьев, и с них регулярно сыплются листья.

Самсон, привыкший к подобным беседам, мог продолжать их бесконечно, но что‑то одернуло его, и он поднялся с пенька. Вдалеке он увидел, как с перевала сползает колонна КамАЗов. Дорога перед ними опустела, и мальчик, впечатленный зрелищем, решил, что у машин есть хороший шанс разогнаться и продемонстрировать то, за чем он сюда и пришел. Словно услышав его, первый КамАЗ вдруг ускорился, и сердце Самсона екнуло. Он понял, что если немедленно не заберется на дуб, откуда дорога напоминала вид стадиона с трибуны, то рискует пропустить великолепное зрелище.

Гонки начинались, и Самсон вздрогнул в предвкушении события.