Выдыхай

– О чём ты, Алекс? Из нас двоих об этом должна просить я, не ты, – не нахожу в себе сил повернуться, потому что знаю, что его пронзительный взгляд может сотворить со мной.

– Но ты не просишь, – звучит как констатация, а вовсе не обвинительно, как должно бы. – Кто‑то из нас двоих должен это сделать. Мы со всем справимся, принцесса. Обещаю.

– С чем мы справимся, Алекс? – теперь я поворачиваюсь к нему лицом, не боясь прямого зрительного контакта. – Тут не с чем справляться. Всё сломано так, что проще построить что‑то новое, чем собирать обломки.

– Я не хочу новое, хочу своё, – настаивает самый чудесный мужчина на свете. Но вместе с его словами в моей голове отдаётся эхом: «Не хочу постороннюю, хочу свою». Сердце пропускает удар, и я ловлю полноценную паническую атаку. Полностью теряю контроль над собой, ноги дрожат так сильно, что я вынуждена вцепиться в ограждение балкона, одышка невероятная, будто я взбежала на наш двадцать второй этаж, минуя лифт. Ничем не объяснимая тревога охватывает меня целиком в рекордно короткие сроки. Всё как в тумане.

Прихожу в себя уже в комнате. Мы одни с Алексом в моей спальне, я сижу у него на коленях, он нежно гладит меня по спине, уговаривая, что всё будет хорошо. Наконец, замечает, что я снова в адеквате.

– Я люблю тебя, Мари, это не изменить. Просто доверься мне.

После только что пережитого страха в его руках так уютно и спокойно, что отодвинуться от него равноценно самоликвидации. Я прижимаюсь крепче, вцепившись пальцами в его как всегда идеально выглаженную белую футболку, утыкаюсь носом в изгиб шеи.

– Я не знаю, что это было, – всхлипываю нервно. – Со мной впервые такое.

– Похоже на паническую атаку, – объясняет очевидное Алекс. – Насмотрелся на подобное в рехабе.

Я отодвигаюсь немного, чтобы видеть его лицо:

– Всё было так плохо, да?

– Ты сейчас о своём состоянии или о моём? – уточняет он.

– О твоём, – говорю тихо. – Когда я в первый раз прочитала, где ты, никак не могла поверить. Это же не про тебя, Алекс.

Он смотрит на меня внимательно, обдумывая ответ.

– Первое время было адски сложно, – признаётся. – Я немного сорвался. С реабилитацией была идея Марка.

– Ну, да, кто бы сомневался, – хмыкаю. Потом замечаю кое‑что новое в его облике. Я так старательно весь вечер отводила глаза, что не обратила внимания на чёрные буквы на его шее.

– Когда ты сделал тату?

– Какую именно?

– Я сейчас про ту, что на шее. А что, есть ещё? – раньше не было ни одной.

– Есть. Покажу, если будешь хорошей девочкой, – улыбается соблазнительно. И я не могу не улыбнуться в ответ. Провожу пальцем по своему имени, выбитому на гладкой загорелой коже.

– Так когда? – спрашиваю настойчиво. – В том клипе, который про сны, её ещё не было.

– Ты видела его? У тебя был доступ в сеть? – спрашивает хрипло.

– Был, только вот писать не могла, – я сглатываю, размышляя, почему же так и не попыталась обойти этот запрет. Так глупо. Я испугалась тогда. Может, зря?

– Ты мне эти два года практически каждую грёбаную ночь снилась, – он гладит меня по волосам, успокаивая. – А тату уже была, её отретушировали. Забил ещё позапрошлой весной.

– Ты мне тоже снился. Всё время, – говорю грустно, не уточняя, какой характер носили эти сны. – Ты очень изменился, Алекс.

– В худшую или лучшую сторону?

– Не знаю, просто другой. Я ещё не поняла.

– Наверное, мы все изменились, – шепчет Алекс, укладывая меня на кровать. – Но мы всё ещё мы, малыш.

Он целует так сладко, что остановиться нет сил, и я сдаюсь. Только сегодня, обещаю себе. Один последний раз.

АЛЕКС

Марку удалось всё устроить гораздо раньше, чем мы рассчитывали, и я с радостью принимаю приглашение Лиз. Рождество с моей девочкой, что может быть лучше? Принцесса встречает меня такая красивая и грустная, что хочется немедленно развеселить её. Только как? Весь вечер ведёт себя крайне холодно и отстранённо, будто она не дома со своими родными, а всё ещё где‑то там, в аду. Когда Мари начинает бить крупной дрожью, я в первое мгновение теряюсь. Смотрю в расширившиеся зрачки, слышу, как тяжело дышит и понимаю, что её накрыло. Вспоминаю, что при панической атаке первым делом надо сменить локацию, уйти с открытого пространства или наоборот, если застало в помещении. Хватаю на руки, несу в спальню и она такая хрупкая, гораздо стройнее, чем раньше. Этот козёл её там не кормил что ли? Усаживаюсь со своей ношей на край кровати, успокаиваю, как могу, а у самого на глазах слёзы. Что же он с тобой сделал, малыш? Постепенно она успокаивается, и мы можем поговорить. Просто держать на руках, слушать её голос так непривычно. Как будто я снова сплю. Нам столько всего нужно обсудить, но ещё не время. Ей надо прийти в себя.

Когда проводит пальчиками по шее, сил сдерживаться не остаётся. Я медленно, растягивая удовольствие, распаковываю мой самый долгожданный рождественский подарок. Целую везде, где только могу дотянуться. Высвобождаю из плена бюстгальтера грудь и терзаю её, вырывая сладкие стоны. Стягиваю свою футболку, отшвыривая в сторону, джинсы туда же, к чёрту! Только так, кожа к коже, чтобы прочувствовать, чтобы поверить, что это не сон. Блин, два года без секса, долго я не протяну. Кажется, кончу от одних лишь поцелуев. Она отзывается на каждую ласку, такая родная и в то же время… другая. В каждом движении что‑то чуждое, новое, чего не было раньше. Прогоняю назойливую картинку, как этой кожи касались чужие руки, но она возвращается снова и снова, вызывая злость. Мари смотрит на меня широко открытыми глазами, хотя раньше во время секса всегда жмурилась как кошка. Она словно боится закрыть глаза, маленькая моя. Целую нежно: не бойся, я с тобой. Она прижимает меня к себе ещё крепче, трётся о готовый взорваться член, требуя большего. Хочу потянуться за презервативом, оставленным в сброшенных джинсах, но она останавливает меня:

– Я на таблетках, – шепчет тихо. – Хочу почувствовать тебя полностью.

И я не могу ей отказать, потому что хочу того же. Не торопиться стоит адских усилий, но оно оправдывает себя с лихвой. Потому что, когда моя девочка получает свой законный оргазм, она так страстно шепчет, что любит меня. Потому что мой собственный оргазм похож на взрыв сверхновой. Неужели она думает, что я куда‑то её отпущу?

МАРИ