Выползина
– Окэ! У нас с собой было! – задорно хмыкнула брюнетка, ловко выхватила из дамской сумочки прозрачный квадратик с кружком красного презерватива.
Фёдор не удержался, фыркнул от смеха и спросил серьезно:
– Водительское удостоверение имеешь?
– Имею, – с готовностью ответила брюнетка.
– Купила?
– Ну, почему же купила? Подарили.
– И машину водишь?
– А как же?! – расслабилась попутчица завязке дружеского разговора.
– И ПаДэДэ знаешь?
– Что?!
– Не знаешь, – заявил Фёдор.
– Что не знаю?! – не сдавалась брюнетка.
– Правила дорожного движения не знаешь.
– А‑а‑а, – брюнетка снисходительно улыбнулась. – Приколы продолжались.
Забавный предмет, положенный попутчицей на столик, напоминал миниатюрный макет дорожного знака из учебного пособия к «Правилам дорожного движения».
– Так вот же знак! – он ткнул пальцем в столешницу близ презерватива. – Движение в твою сторону запрещено! – по‑детски обрадовался Фёдор смешным символам и совпадениям. – Я же сказал, с детства люблю космос, а не канализацию.
Смуглая от загара, как цыганка, брюнетка вспыхнула шоколадным румянцем от оскорбления, но сдержалась в ответной дерзости, видимо, решив удавить попутчика этой же ночью шнурком от его кроссовок или отравить клофелином.
Что может быть прелестней румянца на щеках симпатичной смуглой, словно крепкий кофе с молоком, молодой женщины? Только нежный прозрачный румянец на щеках белокожей блондинки с голубыми глазами.
Брюнеток Фёдор терпеть не мог и опасался с времен начальной школы, когда его, первоклассника, напугала цыганка в тёмном подъезде, нагадав дальнюю дорогу в казённый дом и вагон неприятностей на всю оставшуюся жизнь от двух черноволосых женщин. Цыганка, как выяснилось позже вечером, представилась соцработником и обворовала соседку родителей Фёдора по этажу – доверчивую, одинокую пенсионерку тётю Серафиму.
С тех пор Фёдору казалось, что во всех брюнетках живёт чёрное, ведьмовское, коварное начало. При всём том, что блондинки бывают тоже – не подарок, но нежности в их образе гораздо больше. Надо признаться, предсказание цыганкой долгой дороги Фёдору нравилось, если трактовать его, конечно, с оптимизмом, а вот из черноволосых женщин на его жизненном пути встретилась так близко эта первая, других он избегал.
По вагону объявили об отправлении поезда. Состав плавно и незаметно тронулся, будто не вагоны покатились в сторону Петербурга, а платформа с провожающими стала медленно отъезжать к Москве.
Чувствуя некоторую собственную вину, что поддержал разговор и направил в грязное русло похоти и разврата, Фёдор попытался обострить ситуацию и вырулить беседу на хорошую ссору, чтобы болтливая соседка обиделась и замолчала до самого Петербурга:
– Укладывайся, тётя, и похнычь в подушку. Молча. Как поняли?! Приём! Я – тыщща девятьсот девяносто третий!..
Пока попутчица туго соображала, причём тут цифра грядущего года, Фёдор успел пролистнуть странички журнала с новыми зарубежными новинками и достижениями компьютерного рынка.
– Ах, тварь ментовская! – зашипела брюнетистая тварь зловеще.
Фёдора приподняло с койки для возможной самообороны.
– Оскорблять?! – воскликнула попутчица.
– Здравствуйте ж‑ж‑ж… желания под Новый год! – всё ещё смело иронизировал Фёдор. – Причём тут премия «Оскар»?
Брюнетка загорелась всеми кровеносными сосудами напомаженного личика, вряд ли оценила сложную шутку, на удивление, сдержалась от резких высказываний, наоборот, расслабилась, принялась расстёгивать на груди полупрозрачную блузку.
– Ладно, ехать вместе всю ночь. Давай мириться. И поговорим по душам, – предложила она интимным шёпотом. – Где у тебя душа, мент? Может, их у тебя две, как у женщин, – в каждой груди или одна, как у настоящих мужиков, – под мочевым пузырём?
Очень вовремя в дверном проёме возникла грудастая проводница. В форменной пилоточке, прицепленной заколками к копне выгоревших до желтизны волос, – она напоминала бравого солдата Швейка в женском обличье. Проводница поставила на столик перед Фёдором стакан мутного чая в почерневшем мельхиоровом подстаканнике, глянула на блузку брюнетки, расстёгнутую до чёрного кружевного лифчика, хмыкнула, мало сказать, презрительно, – свирепо и заявила:
– Гонору‑то!.. гонору было, девочка! А уж, гляньте, расстегается до пупа! Платите за постель, граждане, и можете начинать!
– Вылететь с работы, гражданка, прям по ходу поезда, не желаете? – грозно спросил Фёдор. – Например, на станции Лихославль?!
– Осторожней! Он – мент! – запоздало предупредила попутчица, тоже из женской солидарности.
Проводница посерела лицом, но извиняться не стала.
– У нас тут своих целая бригада ходит по вагонам, – напомнила она и более радушно предложила:
– К чаю чего желаете? Имеются печеньки «Столичные». Десять тыщ[1], – неловко пошутила она. – Ещё плавленые сырки имеются. «Дружба».
– «Дружба», – годится. Принеси, пожалуйста, простоквашу для моей попутчицы. Пусть остынет и сделает кислую маску лица.
– Молочных продуктов не держим, – пояснила проводница.
– Тогда попроси у бригадира косячка дёрнуть, но не говори, что для оперуполномоченного по особо важным, я – на секретном задании!
– Запрещённого не держим, – заныла проводница, полагая, что пассажир провоцирует на криминал.
Рокировка
[1] 1992 год – высший номинал выпускаемых рублей 10 000 рублей. Это было время дефолтов, инфляции и роста цен: «денежные реформы», «обесценивание денег», «дикие нули», прочие символы «перестройки».
