Заложница

– Прошу прощения. – Мальчишка лет девяти‑десяти поднимает руку и шевелит пальцами, будто он на уроке и ему нужно выйти. Рядом с ним на кресле‑кровати растянулась мама, рот ее чуть приоткрыт, а глаза закрывает маска для сна с вышитой по атласной ткани надписью: «Идет зарядка – не отключать».

– Здравствуй, как тебя зовут?

– Финли Мастерс.

– Привет, Финли! – улыбаюсь я. – Хочешь что‑нибудь попить?

– У меня наушники запутались.

Он смотрит на меня серьезно, и у меня вдруг начинает щемить в груди, что очень часто случается, когда я далеко от Софии.

– Да уж, проблема нешуточная. Посмотрим, сумеем ли мы ее решить. – Ногтями я развязываю узелки на шнуре и с улыбкой возвращаю Финли наушники.

– Спасибо.

– Не за что.

Финли – единственный ребенок в бизнес‑классе, хотя в первых креслах среднего ряда сидит пара с крохотным младенцем. Он плачет, словно кошка мяукает, негромко, но настойчиво, и я замечаю, как родители обмениваются обеспокоенными взглядами. Я улыбаюсь им, стараясь показать, что ничего страшного не происходит, но они озабоченно осматривают одежду малыша, будто причина его дискомфорта заключается в том, как на нем завязаны ползунки, а не в давлении, влияющем на его крохотные ушки.

Сверяюсь со списком пассажиров – Пол и Лия Талбот – и иду узнать, не нужно ли им что‑нибудь. Их ребенку явно не более месяца.

– Три недели и два дня, – отвечает Лия на мой вопрос.

Она австралийка, у нее выгоревшие на солнце волосы и смуглое веснушчатое лицо. Ровные белые зубы придают ей здоровый и спортивный вид. Я сразу представляю, как они на Рождество жарят барбекю у берега моря. Может, когда‑нибудь Адам, София и я поступим так же – убежим от холода в теплые, солнечные края.

Значит, все‑таки с Адамом? – встревает внутренний голос психотерапевта.

– Какая прелесть! Как его зовут? – спрашиваю я, не обращая внимания на подсознание. Это привычка, вот и все. Пять лет семейной жизни. Адам совершенно четко обозначил свои приоритеты, и они не имеют отношения к жене и дочери.

– Он действительно чудо, – улыбается Лия, глядя на сына. Она старше меня, похоже, ей хорошо за сорок, но выглядит гораздо лучше. – Знакомьтесь: Лахлан Хадсон Самуэль Талбот.

– Как много имен!

– Мы не смогли определиться, – широко улыбается ее муж. Произношение у него английское, но с восходящей интонацией в конце предложений, которую так охотно перенимают живущие в Австралии экспаты.

– Вы выглядите просто потрясающе! – говорю я Лие. – Поверить не могу, что вы только после родов!

От этого комплимента она смущается, прижимаясь губами к головке младенца и вдыхая его запах. Муж обнимает ее за плечи, словно ограждая от меня, будто я сказала что‑то не то.

– Если понадобится, чтобы я его взяла, а вы могли бы немного поспать, позовите меня.

– Благодарю вас.

Я отхожу от них, в груди болит так, точно я проглотила камень. Удочерение не избавило меня от горечи бесплодия, не подавило порой появляющуюся инстинктивную тягу к тугому животу или еле заметному шевелению крохотного существа внутри. София для меня все – не обязательно рожать, чтобы быть матерью, – однако это не означает, что можно без боли в сердце думать, как все могло происходить.

Мне хотелось, чтобы София в самом крайнем случае попала к нам новорожденной. Так могло сложиться. Так должно было сложиться. За ее матерью уже наблюдали, социальные службы держали ее на контроле, а более старшие дети находились под опекой. Но надо было пройти весь процесс удочерения, который отнял у нас первый год жизни Софии, а у нее – способность доверять. Этот процесс лишил нас семьи, которой мы могли бы стать.

Ни Адам, ни я не спали в ночь перед тем, как София впервые появилась у нас дома. Мы боялись что‑нибудь испортить.

– А если я так никогда и не почувствую себя ее настоящим отцом?

– Почувствуешь! Непременно почувствуешь.

Я знала, что Адам нервничал – ему понадобилось больше времени, чем мне, чтобы проникнуться идеей удочерения. Но я также знала, что скоро он души в ней не будет чаять. Семьи строятся на любви, а не на генах.

Только, похоже, они с Софией так и не привязались друг к другу. Она была капризной и привередливой даже совсем младенцем, и как‑то ее обуздать не удавалось никому из нас. В итоге девочка разрешила мне баюкать себя перед сном, но если Адам брал ее на руки, София напрягалась и заходилась от крика. По мере того как становилась старше, она требовала от меня все больше внимания, отстраняясь от Адама.

– Терпение, – повторяла я. – Однажды София прильнет к тебе, так что надо быть готовым.

– Выше голову, дорогуша. Может, этого и не случится.

Меня отрывает от раздумий сидящий за Талботами мужчина, вытянувший длинные ноги из‑под столика с бутылочкой воды и книгой.

Когда я училась в университете, то подрабатывала в баре, куда ходили банкиры, шизанутые ботаны и старшекурсники. Как только я оказывалась за стойкой, мои однокашники превращались в интеллектуальных снобов, осыпая меня фразочками типа «давай, дорогуша» и «нормально, милашка», словно мы играли в массовке сериала «Обитатели Ист‑Энда». Нынешняя моя работа порой напоминает мне ту. Я знавала всяких бортпроводников с самой разной подготовкой. Среди них были работавшие на «скорой» врачи, университетские преподаватели и отставной полицейский с запоздалой жаждой странствий. Однако большинство пассажиров этого не замечают. Они видят униформу, а значит, официантку. И никакого тебе обучения поведению в экстренных ситуациях, спасению утопающих, умения погасить пожар или вызволить пассажира из заклинившего кресла.

Я приклеиваю улыбку поверх сжатых зубов.

– Вам что‑нибудь принести, сэр? Вина?

– Спасибо, я не пью.

– Ну, если что‑нибудь понадобится, я рядом.

Я благодарна наличию этого оазиса трезвости, в то время как остальные пассажиры салона становятся все веселее. Внезапно мне хочется оказаться дома, свернуться калачиком на диване рядом с Софией и смотреть мультфильм «Свинка Пеппа». Когда я летаю, то вспоминаю только хорошее. Разве не всегда так? Я даже вспоминаю хорошее из нашей жизни с Адамом – смех, единение, его объятия.

Со стороны бара раздается какой‑то шум, и я шагаю туда, посмотреть, не нужна ли помощь. Гомон разговора нарастает, когда в него включается все больше пассажиров бизнес‑класса. Некоторые из них в пижамах, по‑прежнему веселясь от новизны ощущений, хотя с момента взлета миновало несколько часов. Около стойки стоит парочка, раскованная и оживленная.