Заложница
Я снова прикасаюсь к шприцу, чувствуя себя рядом с Софией и одновременно за тысячи километров от нее. Вспоминаю послание, оставленное ей на подушке, и гадаю, нашла она его или нет. Жаль, что нельзя ей написать. В кабине пилотов есть спутниковый телефон и УКВ‑передатчик, при помощи которого летчики каждые полчаса связываются с авиадиспетчерами для проверки или же при входе и выходе из воздушного пространства какой‑либо страны. Нередко по этим каналам передаются личные сообщения (мне доводилось летать на рейсах, когда сообщалось о рождении ребенка, а если на чемпионате мира по футболу играет сборная Англии, то отмечается каждый забитый ею гол), но у меня ничего экстренного нет.
– Хочу покрасить стены серым, а главную стену поклеить розово‑золотистыми обоями. – Кармела рассказывает мне о купленной ими с бойфрендом квартире.
– По‑моему, неплохо.
– Нужен мягкий диван с розовой бархатной обивкой, но вот интересно, а не слишком ли много одного цвета с розово‑золотистыми обоями? Что скажешь?
– Наверное.
Я снова гляжу на часы. Время замедлилось, и я жду конца смены, чтобы улечься на койке и задернуть штору. Надеюсь, к тому времени появится Вай‑фай, и я смогу написать домой.
В кухню вползает маленькая фигурка. Это Финли, который, наверное, стесняется нажать кнопку вызова.
– Привет, дорогой, – произношу я. – Хочешь что‑нибудь перекусить?
Он протягивает мне наушники:
– Не могли бы вы…
– Опять? Господи, что же ты с ними такое делаешь?
На помощь приходит Кармела, развязывая узелки покрытыми белым лаком ногтями.
– Мои постоянно закручиваются. Я аккуратно их сворачиваю, а когда хочу что‑то послушать, они как спагетти.
Из салона доносится крик, шум с обеих сторон нарастает. Слышно, как кто‑то орет: «На помощь!» У меня душа уходит в пятки. Это наверняка женщина из экономкласса снова закатывает скандал у барной стойки.
Но едва я собираюсь идти разбираться, как в кухню влетает Эрик. Его обычно бесстрастное лицо пылает.
– Что случилось?
Не ответив, он тянется к микрофону громкой связи и говорит спокойным командным тоном, выдающим его волнение:
– Если на борту есть врач, его просят пройти в носовую часть лайнера.
– Кто‑то из пассажиров заболел? – спрашивает Кармела.
Я жду, пока Эрик не рявкнет на нее что‑то вроде «неужели не ясно?!» Однако он пристально смотрит ей в лицо, и я вижу, что его трясет.
– Не заболел, – отвечает он, – а умер.
Глава десятая
Пассажир 6J
Меня зовут Али Фазиль, и я жалею, что вообще полетел этим рейсом.
По проходам носятся бортпроводники. Повсюду паника – люди кричат, зовут на помощь, встают на сиденья кресел, чтобы посмотреть, что случилось.
Если честно, мне от этого становится легче, поскольку я знаю, что паникую не один я.
Весь полет мне приходилось сидеть вот тут с колотящимся сердцем и взмокшими ладонями, глядя, как все вокруг меня не обращают внимания на опасность, в которой мы оказались. Среди пассажиров наверняка есть неглупые люди, те, кто читает прессу, знает факты. Почему им не так страшно, как мне?
Я знаю, что вы думаете: вам любопытно, почему я полетел рейсом продолжительностью двадцать часов, если я не выношу перелетов? Но порой работа требует, чтобы вы летали, и иного выбора не остается.
Представляю, как бы я написал начальству электронное письмо со словами: «Вообще‑то я очень нервничаю, когда летаю, и мысль, что все это время нужно находиться в воздухе, лишает меня сна…»
Какое там летать – меня бы просто уволили.
Сестра твердила мне, что надо увольняться, нельзя быть у кого‑то на побегушках, но она знает недостаточно, чтобы все это понять. Есть, конечно, иерархия, как и в любой организации, но мы тянем одну лямку. Мы вроде как семья.
Я пытался избавиться от этой фобии. Прошел курсы гипнотерапии, рефлексотерапии и когнитивно‑поведенческой терапии. Смешно, когда ты сам психолог, верно? Неважно, что я делаю: факты всегда одерживают верх.
Вы знаете, сколько людей погибло в авиакатастрофах с 1970 года? 83 772 человека. Разве от этого не запаникуешь? Не подумаешь сто раз, прежде чем подняться на борт самолета?
Причин много. Порой все просто – заканчивается топливо. С водителями автомашин это случается сплошь и рядом, верно? Никто намеренно не остается без бензина, но что‑то происходит – приходится ехать кружным путем или застреваешь в пробке, – и вот ты внезапно ползешь и останавливаешься с мигающим красным индикатором топлива. Это очень неприятно: можно часами стоять на обочине или шагать несколько километров, чтобы наполнить канистру, после чего добраться до заправки. Но ты не погибнешь от пустого бензобака.
Если только не летишь самолетом.
В самолетах, знаете ли, топливо тоже кончается, и частенько. Они сбиваются с курса, плохая погода мешает им сесть, или кто‑то ошибается в расчетах. Вам известно, что именно пилоты решают, сколько топлива им нужно, а не какая‑то машина? А теперь вспомните, сколько раз вы ошибались в расчетах, потому что устали или поскандалили в семье – миллион причин найдется. Всего‑то и нужно, что ошибиться, и…
Самолет не может остановиться на обочине. Там нет предупреждающего сигнала, и лайнер не в состоянии медленно затормозить и остановиться. От него не двинешься на заправку. Просто с неба рухнут вниз триста тонн металла.
Вместе с нами. Планктоном, несущимся навстречу смерти.
Иногда разбивается лобовое стекло, и пилота буквально высасывает прямо из кресла. Может случиться пожар: какой‑нибудь идиот курит в туалете, а потом гасит окурок бумажным полотенцем для рук. Нас медленно окутывает дымом, пока мы не знаем, то ли задохнемся, то ли сгорим.
А порой, конечно же, это совершается специально.
Пассажиры просто сидят, едят, пьют и делают вид, будто абсолютно нормально висеть в воздухе, и нет ни малейшего шанса рухнуть с неба вниз. Никто не читает памятку по безопасности, не смотрит видео с инструктажем.
Разумеется, я все прочитал и посмотрел. Убедился, что знаю, где находятся выходы. Как только я оказался в салоне, то посчитал ряды кресел, и если погаснет свет, я смогу на ощупь пробраться к двери. Проверил, что спасательный жилет лежит у меня под сиденьем. Если бы было возможно, то вытащил бы кислородную маску и убедился бы, что она исправна.