Запах скошенной травы

– Может, старикам и меня надо было учить философии меча? – улыбчиво спросил Люций в полушутку, но Леон от услышанного сразу стал мрачнее самой тёмной тучи: лицо его посерело, а взгляд вновь растворился где‑то по ту сторону памяти.

– Нет. Не стоило, – сдержанно и безэмоционально ответил ему Леон.

– Прости. Мне нужно бы вспомнить, через что тебе пришлось пройти. Знаешь… Люди интересуются, не хочешь ли ты вернуться к делу?

– Вернуться? Люций, я на пенсии, если ты не заметил.

– Да, я понимаю, но как бы ты ни говорил, твоя форма всё ещё прекрасна. Пару дел провести, и вернёшься к старой форме. Даже лучше будет.

– Я сказал нет. Сколько бы мне ни предложили за работу, я не возьмусь.

– Хорошо, – не споря и даже с облегчением ответил Люций. – Ты же понимаешь, что вопрос не мною адресован?

– Конечно. Он принадлежит не тебе. Надеюсь, ты пришёл не ради этого.

– Нет! Конечно, нет, – искренне ответил Люций.

– Хорошо. Пускай сами приходят, если им что‑то от меня нужно.

– Думаю, они не захотят так рисковать.

– Я на это надеюсь.

– Эх, пенсия‑пенсия – золотое время. Ты хорошо устроился, друг мой: денег хватает на всё, что хочешь, хороший дом, досуг и красавица жена. Что ещё нужно для счастья, да?

– Счастье – сказка для тех, кто не видел жизни. В лучшем случае ты можешь рассчитывать только на покой.

– Мудрые слова.

– Настрелялся? – желая закрыть тему, прервал его Леон.

– Пожалуй. Уже темнеть начинает. У меня ещё один вопрос. Можно?

– Валяй.

– Мне нужно знать, что ты говорил Мизуки о своём прошлом. Мы виделись с ней лишь однажды, и тогда было не до расспросов с её стороны. Не хочу подставить тебя слетевшим словцом.

– Я сказал, что мы работали с тобой в компании, занимающейся разработкой и тестами различных новых технологий. Ты был разработчиком, а я тестером. Вот и всё.

– Её это устроило?

– Более чем. Поехали – я хочу добраться до сумерек.

– Разумно. А где тануки? Барсук! Хэй, ты где? – окликнул барсука Люций.

Перебирая лапками, Мудзин быстро нёс свою тушку на зов своих друзей.

– И где ты был? Водка в лесу не растёт, – ехидно подкалывал Люций барсука.

– Без тебя знаю, обезьяна кривомордая! Там лисичка одна симпатичная бегала, – влюблённо мурчал Мудзин. – Да только необщительная какая‑то… Я за ней, а её и след простыл.

– Перегар почувствовала. Ничего! В следующий раз получится.

– Какой ты добрый, глист двуличный! – едва ли не плевался в Люция Мудзин.

Леон с Люцием развернули плотные мусорные мешки на восемьдесят литров и тщательно принялись собирать за собой мусор из осколков бутылок, гильз и стрел. Яблоки можно было не собирать – природа сделает своё дело. Даже Мудзин, хоть в стрельбище и не участвовал, но тоже взялся за дело и, держа аккуратно в лапках большие осколки, складывал их в пакет, за что Леон погладил его по толстенькой спинке. Управившись минут за пятнадцать, разношёрстная компания отправилась домой, стараясь не попасть под время сумерек, которое никто из них по какой‑то причине не любил.

По пути они заехали в винотеку, и Люций приобрёл себе бутылку бургундского шабли. Мудзин же предпочёл, как и всегда, прибегнуть к секретному поглощению спиртосодержащих напитков, а Леон купил себе гранатового сока. В дороге слушали Майлза Дэвиса, Луи Армстронга и Эллу Фицджеральд, так как Люций был большим любителем джаза и музыки в общем, а Леону было в целом не так важно её наличие, хотя этих исполнителей он любил. Мудзин придерживался молчания лишь для того, чтобы не портить ни с кем отношения, хотя его музыкальный вкус оставался до сих пор под вопросом. Тем не менее всех исполнителей он, к всеобщему удивлению, угадал без особых сложностей.

Добрались они часам к девяти. Сначала решили зайти в холл и проведать Мизуки. Люций не навешал Мизуки с Леоном чуть более трёх месяцев, поэтому она была рада увидеть его сегодня за ужином. Разгрузив вещи в гараже, Люций помог Леону расставить вооружение обратно на те места, откуда его изначально взял с собой Леон, после чего они прошли в зал и, пока Мизуки болтала с Люцием, наглаживая Мудзина, Леон переоделся в домашнее кимоно и накинул сверху хаори песочного цвета – к вечеру похолодало.

– Да ты что? И они работают? Силой мысли? – увлечённо расспрашивала Люция Мизуки.

– Ага. Даже в чём‑то лучше, чем человеческие, – сильнее, крепче, потенциала больше в плане апгрейдов, но вот мелкая моторика похуже будет. Я в целом сторонник аугментации, если уж на то пошло. За этим будущее.

– Думаю, это небольшая потеря, учитывая, что до этого у человека руки и вовсе не было, а если наука стала столь продвинутой, то такой расклад даже благоприятней, что ли.

– Так все и говорят, когда им меняют конечности. Забавно, но большинство людей с инвалидностью, с которыми мне приходилось работать, не просто приятные люди, а даже в какой‑то степени выделяющиеся своим оптимизмом и доброжелательностью. Конечно, это та категория, которая не покончила с жизнью и получила направление на аугментацию… Но тем не менее всё равно впечатляет. Полное отсутствие страха и концентрации на прошлом – только будущее! А одно время я работал в хирургическом отделении в Москве, когда проходил финальные стадии практики. Каждый засранец, которому делали лёгкую операцию, изнывал, что теперь его или её жизнь не будет прежней, что никто их с маленьким шрамом не полюбит и бла‑бла‑бла.

– Горе закаляет людей: думаю, после утраты те, в ком есть место любви и доброте, лишь учатся сильнее ценить то, что у них есть, – очень вдумчиво, словно вспоминая что‑то, говорила Мизуки. – Те же, кто зол и не умеет любить, тот всегда будет всем недоволен, что ему не дай.

– «Время потому исцеляет скорби и обиды, что человек меняется: он уже не тот, кем был», – процитировал Люций. – В этом есть смысл, Мизуки. У тебя красивая логика – редкий дар, береги его.

– И всё равно забыть до конца невозможно… – почти шёпотом проговорила себе под нос Мизуки, а затем, словно вернувшись откуда‑то, добавила прежним весёлым голоском: – Ну, если что, ты мне искусственную логику сделаешь, – посмеялась Мизуки.

Леон, переодевшись, вернулся к своим близким в зал, совмещённый с кухней. На столе уже ждали блюда, приготовленные Мизуки: она приготовила том ям с креветками, сваренный на листьях каффир‑лайма, лемонграссе, корне галангала и ягодах годжи, а на второе было мясо по‑французски. В качестве десерта были японские панкейки со свежими ягодами черники и малины со сметаной. Люций, проголодавшийся с дороги, завалил Мизуки комплиментами за столь богатый стол и с радостью ребёнка открыл бутылку бургундского шабли.