Запретная любовь
Вроде бы все как у всех: вот светло‑серые перчатки с черной отделкой от «Пигмалиона»[1], вот туфли из козьей кожи от «О Лион д’Ор»[2], черные сатиновые чаршафы[3], практически такие же, как и те, что у всех остальных, – от «Лиона»[4]…
Но эти вещи, что вроде бы были как у всех, так безукоризненно сочетались друг с другом, и над ними, словно окутывая их, витал такой дух утонченности, что это придавало самым заурядным вещам оттенок исключительности, свойственный другому неведомому миру. То, в чем другие не могли равняться с ними, – не вещи, которые они носят, а то, как они их носили. В том, как они закрепляли пече, было столько легкости и живости, что даже пече выглядела иначе, чем у других. Например, одна из них однажды забыла застегнуть пуговичку у перчатки: белоснежное запястье, на котором тонкие изящные браслеты, украшенные миниатюрными жемчужинами и рубинами, чередовались с серебряными и золотыми цепочками, лишь на секунду по случайной небрежности показалось из‑за завернувшегося края подкладки перчатки, но забыть это запястье было уже невозможно. Их мгновенно узнавали только по тому, как чаршаф струился по плечам и фигуре.
Они примечали все, что видели вокруг, брали на заметку отдельные детали, а потом, сочетая их так, что те дополняли друг друга, создавали совершенно новый образ, и этот образ настолько был непохож на другие, что это делало его особенным. Они – мать и дочери – часами могли обсуждать наряды, спорить, а после наконец расходились, испытывая радость от нового открытия, словно астроном, нашедший неизвестную звезду.
Бывало, их вдруг охватывало желание увидеть что‑то новое. Повинуясь внезапному порыву, они отправлялись в Бейоглу[5] посмотреть на только что полученные ткани, прохаживались от Тунеля до Таксима[6], разглядывая и оценивая чужие наряды, выискивая способы воплотить свои новые задумки, словно художник, что едет на природу за вдохновением. Иногда под предлогом необходимости купить какую‑нибудь мелочь, они заходили в магазин, где проводили часы за обсуждением расстеленных перед ними тканей.
Не понравившиеся ткани они небрежно отодвигали тыльной стороной ладони; а иногда и только взглядом выносили им приговор, руководствуясь внутренним чутьем, которое их никогда не обманывало; затем те ткани, которые они сочли достойными внимания, одним движением руки они мастерски расстилали на прилавке, придирчиво их разглядывали и экспериментировали с ними, решая, что лучше сшить. Против их метких точных оценок было трудно возразить, поэтому в магазинах к их мнению прислушивались, проявляя уважение подмастерья к мастеру. Каждое их замечание воспринималось как мнение эксперта, и по большей части сами хозяева магазинов часами раскладывали перед ними ткани не столько с целью продать их, сколько иметь удовольствие выслушать их мнение. Их встречали не как клиентов, а как тонких знатоков искусства, которые среди тысячи предметов обязательно выберут то, что следует приобрести; тому, что они покупали и что им нравилось, отводили особое место. Прочим покупателям говорили: «Как вам могло не понравиться? А вот дамы из семейства Мелих‑бея оценили это очень высоко», и это был веский довод, который тотчас поднимал ценность ткани.
Самым большим секретом их искусства было то, что им удавалось одеваться удивительно дешево. Собственно говоря, финансовые возможности семьи были таковы, что это было неизбежное условие. Особенное внимание они уделяли нарядам для прогулок. Места гуляний были самым простым и доступным местом, где они могли продемонстрировать свое изящество. Так сегодня в Календере был торжественно представлен новый наряд. Нужно было изобрести предмет одежды, который в первый раз можно было бы надеть только на лодочную прогулку. Таким предметом стала пелерина из легкой бело‑розово‑лиловой ткани, которая накидывалась на плечи, спускалась на несколько пальцев ниже локтей и была прихвачена в нескольких местах лентами также бело‑розово‑лилового цвета.
Волосы прикрывал шарф – довольно узкий, но длинный – из тонкого японского шелка, края которого были обшиты кружевом, имитирующим старинные кружева, он оборачивался вокруг шеи, и длинные кисти из белого шелка на его концах частично скрадывали роскошь пелерины, которая могла бы показаться излишней и вызвать осуждающие взгляды. Юбка из розово‑лиловой тафты служила логическим довершением к пелерине, хотя на самом деле была ничем иным, как юбкой, которую носили только дома.
Мать была одета иначе. Вот уже некоторое время ей не нравилось, как одевались дочери, и она хотела отличаться от них. Разногласия между ними выражались и в одежде. Причиной этих разногласий была разница в возрасте, она укоряла дочерей в неумеренности и в безвкусице, но на самом деле, когда ей удавалось быть честной самой с собой, она понимала, что, одевайся она так же, как дочери, это будет выглядеть смешно. Поэтому сегодня она тоже изобрела нечто новое, отомстив им тем, что не стала надевать пелерину. Она надела легкий светло‑коричневый йельдирме[7] без рукавов, который облегал верхнюю часть туловища до талии, драпируясь тонкими мелкими складками, и от талии струился широкими волнами, а в качестве детали, которая отличала бы плащ от других подобных, набросила на плечи башлык, концы которого с изящными шелковыми кистями закинула за спину.
Этот башлык вызвал у Пейкер и Бихтер целый поток насмешек. Когда мать одевалась по одному с ними образцу, они подтрунивали над ее бесконечным стремлением выглядеть моложе, теперь же, когда она решила от них отличаться, насмешки приняли другое направление. Когда ей пришла в голову идея с башлыком, они сначала всерьез удивились: «Но зачем, мама, неужели вы не станете надевать шарф, а наденете башлык?» Та, отстаивая свою затею, отвечала: «Нет, он будет просто лежать на плечах. Представь, Пейкер… Довольно большой капюшон, края которого обвязаны кружевом того же цвета. Помните? Как башлык, который носят дети, но более заметный, экстравагантный!» Их не удовлетворили эти объяснения, и вопросы из серьезных стали язвительными:
– Но, если вы не собираетесь его надевать, зачем на плаще башлык?
– Как зачем? Если вечером станет влажно и прохладно, его очень даже можно надеть.
[1] «Пигмалион» – универсальный магазин, центральный находился на проспекте Истикляль в Бейоглу, филиал – в начале Галатского моста.
[2] «О Лион Д’ор» – обувной магазинчик на проспекте Истикляль рядом с магазином Лион. До 1950 г. поменял несколько владельцев, в настоящее время называется просто Лион, торгует тканями и фурнитурой.
[3] Чаршаф – длинное покрывало, закрывающее голову, часть лица и скрывающее очертания фигуры (прим. пер.).
[4] «Лион» – торговая фирма, коммандитное товарищество, основано семьей австрийских евреев Найлперн в 1896 г. на проспекте Истикляль в Беоглу, существует и в настоящее время.
[5] Бейоглу – район Стамбула на северо‑востоке Золотого Рога, граничит с районами Галата, Бешикташ, Шишли, Касымпаша.
[6] От Тюнеля до Таксима – один из главных проспектов Бейоглу Истикляль, его западная точка – Тюнель – исторический фуникулер Стамбула, восточная – площадь Таксим (место, откуда распределялась вода по городу), как и в былые времена, Истикляль – оживленная пешеходная улица, на которой расположено большое количество магазинчиков и развлекательных заведений.
[7] Йельдирме – легкий плащ, который носили женщины вместо чаршафа, надевался в сочетании с покрывалом на голову.
