Запретная любовь
– Зачем тогда на дневное платье надевать башлык, который используют только вечером? К тому же вечером его все равно никто не увидит…
Эта дискуссия настолько затянулась, что привела, как это часто бывало в беседах с матерью, к тому, что она обиделась, разрыдалась и дулась на них шесть часов. Постепенно право наряжаться отбиралось у нее, и мать, которая сталкивалась с осуждением дочерей там, где, казалось, они должны были ее поддерживать, выходила из этих регулярно повторяющихся споров со слезами, как слабый беспомощный ребенок. Нервы этой в прошлом раздражительной и склочной женщины теперь сдавали, ее было легко задеть, и она готова была расплакаться по самым нелепым поводам. Ее дочери, с каждым днем хорошеющие и расцветающие, являлись для нее вещественным доказательством ее возраста и воплощенной насмешкой над нею. Собственно говоря, отношения между тремя этими женщинами, которые никогда не были особенно теплыми, как это должно быть свойственно отношениям между матерью и дочерьми, не выходили за пределы соперничества.
Сегодня, когда она шла впереди в своем новом плаще, стараясь достойно нести свое тело, которое уже растеряло легкость и стало полнеть, обретая тучность, сестрички, следовавшие за ней, посмеивались, косясь на ее башлык. Пейкер, будто бы устала нести бремя своего состояния, с несколько преувеличенной показной слабостью шла, слегка опираясь на белый зонтик, как на трость. На Бихтер были пелерина из тонкого шелка, белая пикейная блузка и юбка; пелерина спускалась с плеч, казавшихся слегка широковатыми по сравнению с тонкой талией, не доходя на два пальца до черного пояса, скреплявшего блузку и юбку; зонтик она держала, обернув перчаткой, снятой с правой руки. Она шла в светлых туфлях на низком каблуке, и тонкий шелк пелерины трепетал и переливался, а подол юбки плавно покачивался из стороны в сторону в такт ее походке; казалось она едва касалась земли. И хотя сестры шли с одной скоростью, создавалось впечатление, что одна плывет, а другая летит.
Они обогнули угол набережной. К пристани, издавая громкие гудки, причаливал паром, приплывший с противоположного берега. Вдали на голых землях Пашабахче дрожали бледной густотой вечерние тени бухта, простиравшаяся перед ними, поджидая этот последний паром, готовилась отойти ко сну. Обычно они выходили из лодки немного поодаль и шли пешком до дома. Вдруг Бихтер, показывая зонтиком в сторону малюсенькой ялы, выкрашенной в светло‑желтый цвет, окликнула Пейкер:
– Посмотри‑ка, это, кажется, твой муж.
– Да, – ответила Пейкер, приостановившись. – Наверное, он сегодня не выходил.
Девушки и молодой человек, стоявший на наружной крытой галерее, издали обменялись улыбками. Пока они приближались, Нихат‑бей, облокотившись на перила галереи, своей широкой улыбкой словно бы притягивал их поскорее к дому.
– Эниште[1] явно есть что рассказать. Посмотри, как он улыбается, – заметила Бихтер.
Не в силах сдержать любопытства, они, не входя в дом, остановились под балконом. Все смотрели на молодого человека вопросительно, он же не говорил ни слова, улыбка не сходила у него с лица. Пейкер не выдержала:
– Не могу больше, ну почему вы улыбаетесь, что случилось?
Он, не меняя позы, лишь пожал плечами:
– Да так. – А после добавил: – Пойдемте в дом, расскажу. Потрясающая новость!
Сестры ринулись в дом. Фирдевс‑ханым, не торопясь, вошла за ними.
Нихат‑бей, с непокрытой головой, в просторном жакете из белого хлопка и в мягких матерчатых туфлях на ногах, спускался по лестнице им навстречу.
Бихтер сбросила покрывало, борясь с крючком. Пейкер стягивала перчатки. Фирдевс‑ханым со скрытым вздохом облегчения «О‑о‑х» села на стул, и Нихат‑бей снова повторил то, что он начал говорить на галерее:
– Потрясающая новость! – Почувствовав, что захватил внимание женщин, он провозгласил словно благую весть: – Бихтер выходит замуж!
Все застыли от неожиданности. Первой очнулась Бихтер, после пятисекундной паузы она нарушила молчание и, продолжая расстегивать крючок, спросила:
– Вы шутите?
Мать и Пейкер ждали продолжения.
Нихат‑бей, осознавая важность новости, которую собирался сообщить, поднял руку и как оратор, выступающий с речью перед публикой, уверенный в том, что произведет впечатление, с торжественным видом изрек:
– Сейчас, здесь, десять минут назад официально попросили руки Бихтер. А я официально сообщаю вам и особенно Бихтер об этом.
Он преподнес эту новость как нечто серьезное и окончательно решенное, и пока Бихтер в стороне с равнодушным безразличием к этому разговору швыряла перчатки и шарф на пелерину, Фирдевс‑ханым и Пейкер разом спросили:
– Кто?
– Аднан‑бей!
Это имя прозвучало для Бихтер как удар грома, она вздрогнула и обернулась к зятю. Фирдевс‑ханым застыла как статуя с открытым ртом, пытаясь понять, не шутка ли это. На языке у нее вертелся вопрос: «Он хочет Бихтер?»
«Вы уверены?» – чуть было не вырвалось у нее, и она сказала бы это, если бы не поймала на себе насмешливый взгляд Пейкер.
Сотни возмущенных вопросов к Аднан‑бею роились у нее в голове: «И не стыдно ему? Ему уже за пятьдесят! А просит руки девчонки! Это даже неприлично, неужели он не мог найти кого‑то более подходящего по возрасту?»
С пренебрежением, содержащим ответ на все эти вопросы, не решаясь посмотреть никому из присутствующих в лицо, она сказала:
– Аднан‑бей? Тот, которого мы только что видели? – Она встала, и, словно это была шутка, не заслуживающая ни малейшего внимания, решительно заявила:
– Я‑то думала, вы сообщите что‑то серьезное. – И стала подниматься по лестнице, ступеньки которой уже начинали скрипеть под тяжестью ее тела.
Пейкер улыбнулась:
– Мама не рада. Сначала я, теперь Бихтер! Еще один повод для ссоры…
Бихтер улыбалась, щеки ее слегка порозовели. Она вопросительно посмотрела на зятя:
– Это правда? Ваши слова – правда? Если так, не обращайте внимания на мать, вы знаете, это касается только меня.
Пейкер, внутренним чутьем угадывая, что творится в душе сестры, заметив этот взгляд, задала все эти вопросы вслух:
– Расскажите все по порядку, ну что вы остановились? Посмотрите, Бихтер сейчас лопнет от любопытства. Ну что вы смотрите на маму, не обращайте внимания!
Бихтер возмутилась:
– И почему это я должна лопнуть от любопытства?! Придумала тоже.
[1] Эниште – зять по отношению к сестре жены, степени родства принято использовать в семейном общении: в разговоре и обращении.
