Железнодорожный почтальон

За всю многолетнюю работу на железнодорожном почтамте с ней еще никогда не происходило такого, чтобы ее вагон, ее бригада хотя бы однажды не доставила на станцию хотя бы одно почтовое отправление. Поэтому сейчас все происходящее очень сильно задевало ее профессиональную гордость и в то же время расстраивало, потому что эта женщина была по своей природе чрезмерно ответственным человеком, а сейчас получается, что работа не выполнена. То, что доверено ей людьми для доставки, адресаты не получат, причем не получат никогда, и это происходит в такой умопомрачительной ситуации, когда выполнить доставку почтового груза в принципе невозможно.

– У нас в вагоне тоже много багажа осталось, – глядя на Петровну, произнесла, вздыхая, Полина.

– Все это теперь не имеет никакого значения, потому что обстоятельства сильнее нас, Петровна, и ничего тут не поделать. Я думаю, что и отвечать за это нарушение нам будет уже не перед кем, – с нотками обреченности ответил ей Степаныч, пытаясь немного успокоить своего начальника, – что дальше‑то делать будем?

– Ума не приложу, Витя! – спокойно ответила ВПН, при этом сделав глубокий прерывистый вздох, полный истинной тоски, и потом все замолчали, не зная, что еще можно было бы сказать…

В этот самый момент все неожиданно изменилось. Яркий белый свет, целый день наполнявший пространство, вдруг исчез, и его резко сменил темно‑красный. Это мгновенно вывело нас из легкого оцепенения, и мы подошли к окну, безуспешно вглядываясь в теперь уже красную бездну. Этот свет раздражал нас не меньше, чем белый, но теперь можно было хотя бы не надевать очки.

– Это явно напоминает какую‑то игру с нами, – произнес я, не отрывая взгляда от окна, – чего они хотят добиться от нас? Не понятно…

– Проверяют, наверное, нас на психологическую прочность, – предположил Геннадий.

– В чем же смысл всего этого? Никаких условий нам не ставили, ничего от нас не требовали, издеваются просто они над нами! – в сердцах сказал Степаныч.

– Кто это они, по‑твоему? – спросила Наталья Петровна.

– Не знаю, ничего не знаю, – ответил Степаныч, и в его голосе все больше становились заметны нотки раздражения, явно смешанные с негодованием и беспомощностью.

– Не распаляйся, Степаныч, и не расстраивайся, может, у них именно на это и расчет, проверить, выдержит ли наша психика такие условия существования, – допустил я такую мысль, а потом продолжал.

– Вспомни про бригаду багажного, члены которой уже в первые часы обезумели и, не выдержав давления обстоятельств, довели себя до смерти, а мы уже двое суток держимся.

– По‑твоему выходит, что все это с нами делают какие‑то люди? – спросила Полина.

– Да ничего из этого не выходит, Полиночка, – произнес я спокойно, глядя ей в глаза, – просто мы ни‑че‑го не зна‑ем…

– Полина, извини, мне только сейчас пришло в голову, ведь ты, наверное, беспокоишься о дочке? – вдруг спросила Наталья Петровна.

– Конечно, переживаю, но что я могу поделать? Особенно сейчас? Ровным счетом ничего! Успокаивает то, что доча уже большая, ей и без того очень часто приходится жить у бабушки, а мама у меня еще крепкая, здоровье есть. Да и вообще, они обе давно привыкли, что я подолгу в командировках, но в этом случае, как знать, попаду ли я домой, вообще когда‑нибудь… – ответила Полина Наталье Петровне, и мне на мгновение показалось, что она вот‑вот начнет лить слезы, но этого не произошло, она тут же взяла себя в руки. «Она, в самом деле, очень сильная женщина. Другая бы на ее месте тут же раскисла бы, одна ситуация в ее вагоне чего стоит, а она…», подумал я и мысленно позавидовал ее стойкости.

Ситуация оставалась практически безвыходная. Из‑за этого вскоре мы перестали разговаривать или о чем‑то рассуждать, а просто ушли в зал для сортировки писем, где расселись по табуреточкам и какое‑то время пребывали в тишине и молчании, погруженные в свои мысли, находясь в плену у темно‑красного света, поступающего в зал через несколько небольших вагонных окон с решетками. Потом Геннадий, не выдержав долгого молчания, принялся вдруг рассказывать смешные случаи из своей жизни, которые на некоторое время нас развеселили, а после него то же самое начал делать и вполне переставший злиться на судьбу Степаныч. Это дало остальным немного времени, чтобы отвлечься от происходящего и успокоиться… Как же все‑таки железная дорога, конечно, может отвлекать людей от обыденных реалий, но чтобы в такой жесткой форме…

Неожиданно в атмосфере нашего заточения вновь стали происходить изменения. Сначала мы заметили, что на фоне темно‑красной бездны появилось что‑то светлое, и тот час все разом прильнули к окнам, чтобы разглядеть, что там было‑стало. Это светлое оказалось несколькими рядами белых маленьких огней, расположенных в виде прямоугольной сетки. Только находились они, по всей видимости, очень далеко от наших вагонов. Я предложил выйти в тамбур и посмотреть на смену обстановки из входной двери, что коллеги охотно и сделали, и через минуту мы уже толпились у выхода, жадно вглядываясь в бездну, которая снова преподнесла нам сюрприз.

На откидной площадке вагона обзор был существенно лучше, чем из окна, и поэтому, когда мы выбежали туда и присмотрелись, то сразу стало понятно, что сетку с многочисленными рядами огней можно было видеть по всем направлениям, куда ни бросишь взор. Самое интересное было в том, что далекие огни располагались как бы на стене, которая, если брать обзор шире, однозначно смахивала на огромную сферу.

– Вот это ничего себе! – воскликнул от нешуточного удивления Геннадий.

– Получается, что мы все это время находимся в полости огромного шара, внутри которого только невесомость и пустота, да то и дело меняется освещение с одного цвета на другой, – завороженно произнесла Полина.

– Похоже, что именно так оно и есть, – невозмутимо ответил я.

– Меня, если честно, немного жуть берет до мурашек по коже, когда понимаешь и воочию взираешь на то, что оба наши вагона висят в пустоте на таком огромном расстоянии от предполагаемого дна или края этого шара, – проговорил Степаныч, все еще не отрывая взгляда от представшей перед нами завораживающей картины.

– Меня тоже, – почти пропищала Полина своим тоненьким голоском.

– Но откуда тогда взялся мучивший наши сетчатки яркий белый, а потом сменивший его тусклый красный свет? – спросил я, не заметив сказанное Степанычем.

– Неважно уже, теперь хоть что‑то стало проясняться, – добавил проводник‑электромонтер.

– Ты не прав, старина, думаю, пока ничего еще не понятно, – с полным бесстрастием и спокойствием произнес я, продолжая пристально рассматривать огни, размещенные по стенкам сферы, – но все‑таки я не могу отделаться от ощущения, что сейчас нам надо просто терпеливо подождать, уверен, что скоро мы все узнаем…

В тот же миг все разом замолчали, но остались стоять на откидной площадке перед входом в вагон, потому что вид снаружи был настольно ошеломляющий, что отсюда просто не хотелось уходить. Не прошло и пары минут, как картина вновь изменилась. Тусклый темно‑красный свет вдруг исчез также внезапно, как и появился, превратившись в обычный свет, и мы, наконец, убедились, что наши вагоны и вправду «висят» примерно в центре огромного шара, покрытого сеткой из белых не очень ярких немигающих огней. Мы рассматривали стены шара, оценивая, что же это может быть, и каковы могут быть размеры всего этого. А что нам еще оставалось делать, кроме, как только наблюдать…

– Этот шар сделан явно из какого‑то металла, – проговорил Геннадий.