Зимний рыцарь. Сказки для барышень любого возраста

У крыльца щебетали и хихикали подружки Красавы, прибежавшие поздравить с новорожденным. Я воспринимала их болтовню как часть общего звукового фона, пока из него не выбился пронзительный голосок Любавы:

– А когда Яромир будет дитя на руках держать?

На нее зашикали, ругая за неприличный вопрос, но Красава недовольно протянула:

– Не знаю. Как Рожаницы решат.

– А я слышала, – не унималась хохотушка, – он свататься собирается. Как, говорит, лис на шубку набьет, так и зашлет сватов.

– Кому говорил? – загомонили девицы. Мне расхотелось стоять на месте и подслушивать досужую болтовню. Сил от этого не прибудет, а обычные дела никто за меня не сделает. Я осторожно, чтобы не показаться на глаза хихикающей стайке, выбралась со двора.

Чтобы тут же натолкнуться на того, о ком не хотела слышать.

Яромир заботливо поддержал меня, отобрал сумку и закинул себе на плечо.

– Давай провожу. А то упадешь еще ненароком, сломаешь ногу, кто тогда нам Масленицу сожжет? – наполовину в шутку, наполовину серьезно предложил он.

– Чур меня! – всколыхнулась я, вскрикнув слишком громко. – Не зови беду, она тут неподалеку ходит!

Спиной я почувствовала, что за нами наблюдают, изловчилась, бросила взгляд назад и уверилась в своих ощущениях. Красава, сойдя с крыльца, пылающими от гнева глазами смотрела на нас.

– А ты не боишься? – не подумав, поинтересовалась я.

– Чего? – удивился Яромир. – Беды? Не боюсь. Меня Леля‑Рожаница при рождении поцеловала.

Он распахнул рубаху, показывая круглое розовое родимое пятнышко над сердцем. Я не стала объяснять, что имела в виду совсем не беду, а его суженую, которая с удовольствием убила бы взглядом или меня, или его, или нас обоих. Развернулась и пошла, крепко уцепившись за надежную руку охотника. Меня распирало любопытство: сколько же ему осталось добыть лис на шубку? Скоро начнется линька, и, если он не успеет до Красной горки, то сватов придется засылать уже ближе к зиме. Но я ничего не спросила. Шла, чувствуя себя непривычно защищенной, и чувствовала, как прожигает спину взгляд Красавы.

 

Через несколько дней я полезла в кладовую собрать травки для Миланы, чтобы лучше молоко шло, и замерла с поднятой рукой. В моих запасах кто‑то копался.

Я тряхнула головой и присмотрелась получше. Нет, все верно. Вот этот мешочек стоял в первом ряду, я часто использую крушину. Вот из этого пучка явно вытянули пару веточек, вот здесь просыпались измельченные листья кровохлебки. Травы кто‑то взял без спроса, и я догадывалась, кто.

– Василий! – с упреком подозвала я кота. Зверь лениво поднял морду, приоткрыв янтарный глаз. – Ты почему за порядком не следишь? В нашей кладовой копаются, как в своей собственной, а ты и ухом не повел!

– Мррр? – удивился кот, грациозным прыжком соскочил на пол и обследовал кладовую.

– Мря‑я‑у! – возмущенно сообщил он, наконец. Я восприняла это как извинение и обещание, что с этих пор Василий не даст спуску незваным пришельцам. Мне и самой стоило принять меры. Зачаровать дверь, например. Или сообщить старейшине о проделках его дочери. Однако не хотелось доводить Красаву до выставления на всеобщий позор. Для начала поговорю с ней.

Отдав Милане травяной сбор и полюбовавшись крепко спящим Ратибором, я в буквальном смысле поймала за косу ее младшую сестру и отвела ее за сарай, где нас никто не мог бы услышать.

– Верни мне травы.

– Какие? – округлила глаза девица.

– Бессмертник, почегда, козлиный вертлужник, – методично перечисляла я весь список украденных трав. С каждым названием личико Красавы все больше и больше вытягивалось. – Все травы, нужные для приворотного зелья. Верни их.

– А то что? – задиристо поинтересовалась девушка, перебрасывая за спину косу. – Сама решила приворожить?

– Красава, – стараясь не терять хладнокровия, проговорила я. – Привораживать суженого украденными травами – это только гневать богов и ломать свою судьбу. Ты хочешь, чтобы Яромир отвернулся от тебя, когда действие зелья закончится? Или будешь поить его всю жизнь? А сама бездетной не боишься остаться, отравив семя мужа украденными травами?

– Накаркаешь, ворожея! – скривила губы Красава.

– Это ты сама на себя беду кличешь, – спокойно возразила я. – Верни травы. Будем надеяться, ничего серьезного еще не произошло. Обещаю, что твой отец ни о чем не узнает.

Вот тут Красаву проняло. Она‑то знала, что отец скорее поверит мне, чем взбалмошной дочери. Самое меньшее, что ей грозит – это просидеть взаперти до будущей помолвки.

– Хорошо, – процедила она сквозь зубы и с недовольным видом ушла в избу. Отсутствовала она долго. Я уже устала ждать и раздумывала: пойти ее поторопить, пока на меня не наткнулся старейшина, или оставить все на волю Сварога. Спросит Горазд, почему я тут стою – честно отвечу, а там пусть сам с дочерью разбирается. Я сделала все что могла.

Красава все‑таки вернулась, чуть ли не швыряя мне в лицо пахучий мешочек. Невозмутимо развязав его, я высыпала на ладонь щепотку трав и присмотрелась. Вроде бы то, что нужно.

– Не торопи события, Красава, – на прощание посоветовала я и, не удержавшись, добавила: – Не так много лис на шубку и надо. Жди скоро сватов.

Девушка почему‑то вспыхнула, прожгла меня огненно‑гневным взглядом и убежала. Я в задумчивости проводила ее взглядом и неторопливо ушла сама, пообещав себе последить и за девицей, и за ее суженым. Не отсыпала ли она себе травок? Накличет же беду, глупая…

 

Прикатила румяным блином Масленица. Бодро чирикали воробьи, нежась в лучах возродившегося солнца. Жизнерадостно визжали ребятишки, затеявшие игру в снежки. Ярко и весело горело соломенное чучело, знаменуя победу Весны в вечной битве с Зимой. Шумно праздновали родовичи окончание самого сурового, самого холодного и мрачного времени года. Только у меня сжималось от мрачных предчувствий сердце.

Яромир не отходил от Красавы ни на шаг, глядя на нее влюбленными, чуть замутившимися глазами. Отдавал ей все выигранные расписные яйца. Подносил чарку с горячим медовым сбитнем. Крепко держал за руку в «ручейке», с задорными песнями обтекавшим зажженные костры.

Что же ты наделала, Красава? Ведь не миновать теперь беды!

 

Она не заставила себя долго ждать.

Оттепель держалась неделю. Потом Зима из последних усилий напряглась, собрала весь оставшийся у нее снег и высыпала на землю. Завихрило, запуржило, прикрыло уже подтаявший наст новым слоем.

А перед этим почти весеннее тепло выгнало из берлоги медведя. На шатуна, голодного, злого, натолкнулся погнавшийся за последней лисой Яромир.

Я растирала занедужившего братика Любавы барсучьим жиром, когда в избу ворвался соседский постреленок.