Зимний рыцарь. Сказки для барышень любого возраста

– Матушка ворожея! Там! – с порога завопил он, не стряхнув снег с валенок и полушубка. – Там!

– Что? – повернулась я, уже чувствуя нутром, что случилось что‑то очень плохое.

– Там! Медведь Яромира задрал! К вам в дом отнесли! Все лицо когтями располосовано и спина! Кровища везде!

Девушки, щебечущие на лавке под окном, завизжали еще на первой фразе. Когда же мальчишка выкрикнул последние слова, они повскакивали с мест и заметались по комнате, не зная, куда, и, главное, зачем бежать. Только Красава невозмутимо сидела, вышивая на праздничной рубахе затейливый узор.

С абсолютно ясной головой, сжавшимся от боли сердцем и подрагивающими руками я сунула хозяйке дома горшочек с жиром и, торопливо одеваясь, подошла к дочке старейшины.

– Мне пригодится твоя помощь.

Красава даже не оторвала взгляда от вышивки.

– Ты ворожея, сама и справляйся.

Метавшиеся по избе подружки замерли.

– Но он же твой суженый? – не выдержала Любава.

– Кому он нужен, такой… медведем порченый? – равнодушно кинула их подружка, делая очередной стежок.

Кто‑то ахнул. У хозяйки вывалился из рук горшочек. Кто‑то, кажется, не сдержался и залепил пощечину Красаве. Я не видела всего этого, несясь по скользкой, узкой тропке к своему дому. Счет шел даже не на минуты – на секунды. С каждым мгновением из Яромира утекала жизнь, и хорошо, если я застану его живым.

Застала.

Чуть дрогнули губы под приложенным пальцем. Продолжали биться жилка на бледном виске. Отталкивая ужас и обреченность, я делала то, что должна была: промыть раны. Приложить к ним чистую тряпицу, смоченную в целебном бальзаме. Перевязать спину. Осторожно перевернуть Яромира на бок. Обработать таким же образом раны на лице. Влить в рот три… пять капель заветного настоя на редких травах, которые, как говорила Собрана, могут и мертвого поднять. Вот и проверю ее слова.

Яромир открыл потерявшие прежний цвет глаза. Шевельнулись посеревшие губы.

– Не успел… последняя лиса оставалась…

– Молчи! – взметнулась я, чувствуя горечь и странную обиду. Даже на пороге смерти он думает о Красаве…

– Совсем твоя шубка истрепалась…

Я чуть не вскрикнула, не веря своим ушам. Но Яромир уже не мог говорить, падая в темную бездну беспамятства.

Взвыл и соскочил с лавки Василий. Глядя на запертую дверь, он выгибал спину, топорщил шерсть и страшно шипел.

– Не отдам! – отчаянно закричала я, хватая охотника за руки. – Уходи прочь, Морана! Он еще не твой!

Трепетала под нажимом тонкая завеса, отгораживающая Яромира от мира мертвых. Я как могла укрепляла ее, подпитывая еле теплящийся огонек его жизни. Матери Рожаницы, помогите мне! Не отпущу Яромира в объятия Мораны! Она не получит его! Не сейчас!

Схватив нож, я полоснула запястье и оросила брызнувшей кровью повязки на его теле, чтобы запутать Морану, чтобы не различала она, где живой, а где умирающий человек…

Василий перестал шипеть, успокоился и улегся у Яромира в ногах, чутко поводя ухом. Мне в спину перестал давить чужой мертвенный взгляд. Руки неудержимо тряслись, ноги не держали и подкашивались, а с сердца точно упал тяжелый груз. Огонек в теле охотника перестал мерцать и загорелся ровным, хотя еще и слабым пламенем. Яромир крепко спал.

 

Истощенная Зима уползла в дальние закоулки, под развесистые коряги, в темные пещеры восстанавливаться. Молодая, полная сил Весна решительно взялась за дело: пригревало солнышко, потекли веселые ручьи, заплакали сосульки на крышах, вылезли на проталинах первоцветы. В день, когда хозяйки пекут жаворонков, а ребятишки, схватив печево, славят приход тепла и проснувшуюся ото сна природу, Яромир первый раз смог самостоятельно сесть и выпить молоко.

– Виринея? – позвал он хриплым, плохо слушающимся его голосом. – А если сватов зашлю – пойдешь за меня? Без шубки?

Я хотела отшутиться, но что‑то в его словах заставило дрогнуть сердце. Молча подошла и опустилась перед ним на колени, заглядывая в прежние, цвета реки в солнечный полдень, глаза.

– А не боишься?

– Чего? – криво – на щеке еще не зажил окончательно кривой шрам от удара когтя – усмехнулся он.

– Жены‑ворожеи.

– Глупая… – смягчился его голос. – Такой жены не бояться надо… Гордиться… на руках носить.

Сильные пальцы, способные и тугой лук натянуть, и нож метнуть, и топором махнуть, удивительно нежно провели по моему виску, щеке, завели за ухо прядь волос…

Таяло сердце, млея от нежданной и такой сладкой ласки. Кружилась голова от всплеска непривычных чувств. И только одна, холодная и неприятная мысль портила все удовольствие.

– А как же Красава?

Яромир, посмурнев, убрал на колени руку, понимая, о чем я. Медленно, подбирая слова, заговорил:

– Помстилось мне тогда, Виринеюшка. Морок нашел. Всегда только тебя видел. Веришь?

Я молча смотрела на него, в поисках малейшего признака лжи, и не находила ее.

– Верю.

– Так пойдешь за меня?

– Пойду…

 

Весть о скорой свадьбе стайкой воробьев разлетелась по селению. Яромир, пошатываясь, перебрался к себе домой: негоже, мол, невесте с женихом в одном доме проживать. Местные женщины во главе с Виданой кинулись шить мне приданое: негоже, чтобы ворожея замуж выходила бесприданницей, не имея ни платочка, ни полотенчика. Меня тоже усадили, вручив иглу – по обычаю, невеста должна вышить для будущего мужа новую рубаху. И неважно, что у простых девушек на подготовку приданого уходили годы, а у меня было несколько недель. В хорошей компании, за песнями и прибаутками, работа спорилась.

Красава не принимала участие в посиделках. Если они проходили в чужом доме, она просто не являлась. Если же в ее родном – сидела в углу и сверлила меня злобным взглядом.

Мне это не нравилось. Сглаза я не боялась – что за ворожея, если не сумеет от злого глаза защититься? Но и сидеть с ощущением чего‑то тяжелого и неприятного, проникающего под кожу – приятного мало.

Договорившись с Виданой, я как‑то раз пришла пораньше, застав Красаву одну в избе. Зыркнув из‑под бровей, девица попыталась удрать, но не успела. Я преградила ей дорогу.

– Почему ты злишься?

– А то непонятно? – фыркнула девушка, задрав подбородок.

– Яромир больше не твой суженый. Ты сама от него отказалась, порвав связь между вами.