A.S.Y.L.U.M: Дети Сатурна

Касьянова внимательнее вгляделась в надсмотрщицу: тот особенный тип кожи, который поначалу показался ей смуглым, на самом деле отдавал прогорклой желтизной, цветом ариманского неба. Все горожане, которые встречались девушке позже, были либо крайне бледны, либо желтоваты – Настя связывала это с отсутствием солнца.

– Святые сосцы, что я натворила! – встревожено дёрнулась девчушка и тут же выбежала за порог.

– Чем она там занимается? – с недоумением поинтересовалась Настя, поглядывая на дверь.

– Она смывает с себя грязь, – с видом глубочайшего благочестия ответила Дженита.

– Не то чтобы она выглядела испачканной. Хотя веселится похлестче свинки Пеппы.

– Вот именно, – вздохнула Элайла. – Наша Иксит так часто скверномыслит, что на ней живого места не осталось. Внутри дома всё чисто, нас ведь так много. Приходится мыть снаружи.

Касьяновой смутно вспомнились люди, до блеска начищавшие стены зданий, на которых она обращала мало внимания в своих грязевых вояжах.

– Но вы не подумайте! – расправил грудь Урчи, у которого внезапно прорезался голос. – Это от искренней любви к Великой Матери. Ведь только тот, кто обожает до глубины души, способен на редкие злые всплески, не правда ли?

Все женщины, даже наполовину существовавшая Умини, презрительно зашикали на отца семейства. А пятилетняя Гаяра и вовсе ущипнула его за бок. Мужчина тут же сник и скукожился.

– Простите, я больше не буду, – тихо промямлил Урчи.

– Да нет, что вы, – с лёгкой улыбкой, желая его приободрить, ответила девушка. – Продолжайте.

– Нет‑нет‑нет, – замотал головой усач. – Негоже мужчине абстрактничать, когда женщина в доме. Извините, я забылся.

Настасья сдержала подступившее к горлу недоумение и решила оставить разговор на потом. Ей было интересно другое.

– И панорама какого же злодеяния развернулась на моих глазах? Какими тёмными силами командовала Иксит, этот властелин мрака, посылая отряды своих демонов на войну со Светом?

– Класиво, – пролепетала Гаяра. – Но непанятна.

– Ты спрашиваешь, в чём хада́н моей дочки? – захлопала глазами Элайла, тужась понять её мысль. – Ну как же. Она ведь подумала, что ты лицезрела нашу дорогую Ариматару‑Мархур‑Здорму!

– Вот как, – помедлив, ответила Касьянова, чьи глаза растерянно забегали по полу. – А этого не могло быть, ведь так?

– Ну конечно! – всплеснула руками домоправительница, как бы поражаясь такому тупоумию. – Можно подумать, сама Великая Матерь открыла бы тебе своё лицо!

– Конечно, не открыла, – в замедленном темпе продолжила девушка. – Боги Олимпа не являют свои лица простым смертным. Да и зеркала у меня с собою нету, чтобы выманить богиню из её норки, если вспомнить старый добрый трюк с Аматэрасу.

– Как у неё хватило наглости вообразить такой вариант событий! – злобно фыркнула Дженита. – Представить её, Святую Прародительницу, и тебя… И чтобы она с тобой… Клянусь вагиной, мне сейчас дурно станет. Смою‑ка я, на всякий случай, этот хадан.

Она уселась на пол и начала чистить тонкой деревяшкой ногти на ногах.

– Да и я смою, этот… как вы там говорите? Хадан, – уселась Настя на пол. – На всякий случай. А то мало ли, что я там себе думаю.

– Абсолютно правильно! – просияла Элайла и взялась за скребок. – Мы часто так делаем.

– Это называет про‑фи‑лак‑ти‑ка, – важно встрял в разговор Урчи, доставая из угла большую тряпку. На сей раз, он получил только пару шутливых затрещин и тычков.

– Ох уж, умник! Ничего с тобой не поделаешь, – любовно воскликнула хозяйка, ущипнув мужа за бочок.

– Я стараюсь, милая моя, ты же знаешь, – смиренно ответил усач, приобнимая жену за талию. Пара с усердием принялась полировать подоконники и оконные рамы.

Вернувшаяся домой Иксит начала весело носиться по дому, карабкаться по стенам и прыгать по кроватям. В этой девочке, казалось, был замурован вечный двигатель.

– Знаете, я здесь совсем недавно, – осторожно продолжила разговор Касьянова, протирая пол бережно подаренной ей тряпочкой. – Вы не могли бы объяснить, что входит в вашу концепцию греха? Не сильно‑то хочется провести остаток жизни на коленях.

– Что плохо? – энергично обратилась к ней Дженита, бесцеремонно заползая своей тряпкой на Настину территорию. Стоит ли говорить, что пришелица мыла пол куда хуже, чем хозяйственное семейство. Поверхность казалась Касьяновой идеально чистой, но внимательные Зашоры находили в ней всё новые недостатки. – Плохо всё, что плохо для Ариматары‑Мархур‑Здормы.

– Даже мысли?

– Первым делом – мысли! Ты отравляешь себя этой гадостью. Заражаешь других. Портишь воздух. Смердишь в мироздание. Конечно, Великая Матерь страдает! Её тело источает кровавые слёзы каждый раз, когда в твоём уме зарождается нечестивая мысль!

Последнюю фразу она произнесла совершенно бездумно, как будто выучила её наизусть. Малыш Дижон начал рыдать; по его пухлым щекам катились гигантские слёзы, будто бы то страдал крошечный динозаврик.

– Прости меня, грандиозная Ариматара‑Мархур‑Здорма! – голосил он. – Я думал о тебе плохо! Я причинял тебе боль! Ты плакала кровавыми слезами! Из‑за меня…

Рыдания скрутили мальчика с такой силой, что он начал биться головой об пол.

– Все мы когда‑либо допускали нечестивую мысль о всеблагой Ариматаре‑Мархур‑Здорме, – впервые за долгое время подал голос старый Брахт. Его фигура источала невозмутимость и была преисполнена чувством собственного достоинства, словно у всевидящего пророка. – Это свойство человеческой натуры. Не стоит винить себя. Главное – как можно быстрее смыть этот хадан.

– Подумать только, – пробормотала Касьянова. – Я обещаю никогда не думать об Ариматате… о Великой Матери, я хотела сказать, плохо. Но если вдруг такое случится – могу ли я полюбопытствовать? Как она об этом узнает?

Воздух разорвала канонада дикого хохота. Особенно сильны были взрывы, исходившие от детей. Этот невидимый артобстрел разорвал девушку в клочья, и Настя авансом капитулировала в бою.

– Ох, насмешила, – оттирая слезу, заявила Элайла. – Великая Матерь видит и знает всё, она же прародительница всего сущего. Мы её дети, часть её тела. Неужели непонятно?

– Готова поспорить, вряд ли хотя бы треть родителей знает, что творится в головах у их детей, – еле слышно процедила брюнетка, злобно скрестив руки на груди.

В дело снова вмешался седовласый Брахт. Он гордо расправил плечи и раскинул руки, будто Моисей, получивший от Господа скрижали завета, – на заднем плане отчаянно не хватало грома и молний. Ранняя зима припорошила инеем его волосы, но вызвала тот колючий холод в глазах, которым можно было бы проткнуть не одно мягкое сердце.