Анна на Солнце

Увеча кулаками сиреневые рожи, Колька вмиг забыл про свою безответную любовь к Юльке. Иногда, чтобы отвлечься от кого‑то, необходимо подраться. И Колька в то мгновение почувствовал себя как в прежние времена, сильным и непобедимым.

Картошкин, владелец разгромленной рыгальни, успокоил драчунов оглушительным выстрелом из дробовика, только зря потолок продырявил. Чуть не плача, он выпроводил ребят за порог бара и поклялся Абраксасом не подпускать их в своё заведение и на пушечный залп.

Но Серёга и Сашка ещё долго злорадствовали над ним, мол, они ещё придут с канистрами бензина и спалят его рыгальню к едреням матери, а его самого, такого‑сякого, снасильничают как дорожную дешёвку.

Картошкин не смог сдержать эмоций и пальнул поверх их шальных голов, парни еле ноги унесли.

Лишь у высоких ворот АЭС, в тени кустов сирени отдышались.

Серёга с Сашкой неистово смеялись и возбуждённо таскали друг друга за уши. Только у Кольки дрожали руки, которыми он едва смог зажечь сигарету. После пары‑тройки длительных затяжек к нему пришёл покой, и он сказал:

– Жалко мне его.

– Кого? – спросил Серёга.

– Этого. Картошкина.

– Да етить, Колян! Жалко ему! Кого ты собрался жалеть? Хапугу?! – воскликнул Сашка. – Меня бы вот кто пожалел. Денег нема. Лысею вон.

Серёга согласно отрыгнул.

– Кишкоблуда надо пожалеть. А то он видишь какой, ничё своего нет, кроме имени.

– Вы дебилы! – гаркнул Колька. – Ты тоже, Серёга, хорош, придумал там, сжечь! С огнём играете!

– А ты кто тогда? Тебе чужая шмара всё покоя не даёт! – сказал Сашка, тем и задел Кольку за живое, за что и получил по носу кулаком.

Сашка не умел держать удар, отчего как скошенный подсолнух свалился в лужу. Он жалобно скулил и пердел, барахтаясь в маслянистой жиже.

Колька хотел ему ещё ногой наподдать, но его вовремя остановил Серёга.

– Брось, Колян, а ну брось! Миру мир, а войне – пиписька!

– Да ну вас, гады! – прорычал Колька. – Только и можете, что людей обсирать! Чего ради я с вами вожусь?

– Мы все повязаны! Ты не забыл? От нас не отделаться!

– Это точно. От вас нельзя отделаться. Но я так хочу, чтоб вы все исчезли. Отвалите!

Колька харкнул под ноги Серёги и пошёл прочь от друзей, чувствуя позвоночником их злые испепеляющие взгляды.

 

***

 

Над ухом назойливо зудели комары размером с лезвие перочинного ножика. Небо затянулось непроницаемой темнотой.

Колька проживал на окраине на втором этаже в однокомнатной квартире аварийного барака, который мог рухнуть в любую секунду, но, что удивительно, он крепко стоял на разваливающемся фундаменте, покрывался замшелостью, стены трескались, штукатурка пластами отслаивалась, обнажая прогнившую дранку, а дырявая крыша протекала в сезон кислотных дождей.

Не доходя до дома, у вековечной берёзы Колька извлёк из внутреннего кармана плаща фляжку, в ней плескалось нечто манящее. Он отвинтил крышку, резкий этиловый, но сладковатый запах шибанул в ноздри.

Колька давно сидел на жидком дефиксионе, потом что ему нравился эффект после приёма вещества: казалось, что к его языку приковали тяжёлую гремучую цепь, и душу вырвали через уши, и ты, находясь за пределами тела, парил над землёй, не чувствуя преград времени и пространства. И если повезёт, можно было увидеть неописуемую абстракцию благочестивых словес, ярких лиловых красок и чудных звуков, похожих на космический гул, чарующим своим неземным исполнением.

Колька пригубил, и после одного глотка его пробило на изнурительное осознание.

Где‑то давным‑давно он существовал в другом воплощении, это было прекрасное место, которое не описать двумя‑тремя человеческими словами. Там всё существовало иначе, не так, как при данных обстоятельствах, но потом что‑то возникло, какая‑то опасность свергла его гармонию, его любимую идиллию, возможно, там он быть и перестал, и его разум иссяк, переродился на этой планете, принял жалкую телесную форму как принцип, время как закон, речь как адаптацию. И Колька заподозрил, что вся эта мгновенная жизнь, в которой он сейчас варится, кем‑то специально запланированный ад.

Избавь себя от формы, открой глаза, услышал он в своей голове.

Он бы так часами залипал на чёрное небо, если бы не упавшая звезда, которая отвлекла его мгновенно умирающим мерцанием. Колька ощутил, как его лицо отваливается, а в животе урчит от голода желудок. Ему надо было выплюнуть слюну, которая горчила и мешала ему во рту, но он вошёл в тёмный подъезд и, просвечивая себе путь зажжённой спичкой, прокручивал в голове одно и то же предложение: избавь себя от формы, открой глаза. Колька не знал, откуда ему явились эти слова, но они отчётливо горели в его памяти, словно рецепт на всю оставшуюся жизнь.

Колька открыл дверь и захлопнул её за собой. Холодный мрак его квартиры, как ласковая собака, облизывал ему лицо и руки. Здесь царила пустая тишина, она создавала призраков, он слышал, как скрипит его старая прогнившая мебель, как звякает в раковине немытая посуда, как одиночество здесь доведено до абсолюта.

Слоняясь в потёмках по квартире, Колька испил воды на кухне из‑под крана, ведь его мучила нестерпимая жажда.

Он не разулся, не снял с себя одежды, даже куртку не оставил на вешалке, кинул свои кости на кровать и не понял, как забылся сном.

 

3

 

Вечер колотил в окно.

Заседание закруглялось. Фуфаева подвела итоги ушедшего дня и всех нас проводила до гардероба. Она всё повторяла как мантру единственную фразу: «Запомните, ребята: ни дня без строчки!»

И там, в гардеробе, Анна подошла ко мне, в руках она несла своё перекинутое через руку чёрное пальто. Мне было удивительно то, что она первая сделала шаг ко мне навстречу, и я подумал, неужели я, такой плюгавый, её чем‑то зацепил.

Я услышал её голос, она сказала мне, что сюжет моего повести чем‑то ей напомнил одно событие, которое когда‑то с ней произошло.

– Я как эта ваша официантка, в точности, – сказала Анна. – Я когда‑то также не ответила взаимностью одному человеку. Он, кажется, меня любил, а я его точно нет. А ещё мне понравилось, как вы читали. Не знаю, как другие, но вы читали просто круто. С выражением. Я даже заслушалась. И рассказ у вас какой‑то такой трогательный, что ли, замечательный! В нём есть, знаете, искра жизни, что ли. И я вот хотела у вас спросить, вы можете мне прислать полный текст? Я хочу его почитать.