Анна на Солнце

Ни единый мускул не дрогнул на синем лице человека, лишь рука вяло повисла, разжались пальцы – и пистолет, не звеня, не брякая, молчаливо лёг в стелющуюся серебрянку ковыля, как уставший путник, сомкнувший глаза до поры до времени.

 

***

 

Нагваль пришёл из ниоткуда и возглавил группировку Патлачей. О нём ничего не было известно, да и в Урочище появился он, словно снег на голову упал.

Нагваль прижился, увяз надолго в местной серости, и в какой‑то степени можно было вообразить, что ему здесь самое место. Он легко воспринял здешние законы, познакомился с местными жителями, ощутил их образ жизни на себе и подумал головой, что надо брать мир за вымя, пока не поздно это сделать. Он быстро заручился дружбой с разрозненной субкультурой Патлачей, дабы извести консервативный порядок Вырубщиков на корню, который его очень сильно бесил.

Даже главный старожил дед Миша обуславливал его появление резко фатальным для будущего Урочища.

Ранее лишённый административного деления городок внезапно был поделён на две сферы влияния – Частный Станционный Сектор и Пустырь отходили во владение Вырубщикам, а многоэтажные улицы Центра и Атомная Электростанция с боем были отжаты хорошо организованной ячейкой Патлачей во главе с Нагвалем. Но ему и этого было недостаточно, Нагваль хотел всё яблоко, никаких половин, поэтому он решил пойти войной на Вырубщиков.

И вот на узкой прямоугольной сцене Цеха Измерений АЭС (штаб‑квартира банды Патлачей) Нагваль рьяно рубил воздух руками, хлестал ладонью деревянную кафедру и заливал уши соратников громкими пылкими словами, давая им понять, что они – Патлачи – пупы Земли, ибо им выдался значительный шанс вершить блистательную судьбу гигантской планеты.

Косматый небритый Нагваль выглядел в длинном бесформенном плаще словно скелет, вырытый из могилы: впалые щёки, вдавленная вовнутрь обнажённая грудь, длинная тощая шея венчала на себе большую кудлатую голову. Его бесстыдные глаза скрывали солнцезащитные очки, где правая линза была надтреснута посередине.

Нагваль частенько прикладывался обожжёнными устами к костяному мундштуку стеклянного бонга, забитого убойной щепоткой дефиксиона, и частенько подогревал серое биотическое вещество зажигалкой‑пистолетом.

Его зловещий баритон, казалось, выходил не из уст человека, а будто из самой огненной геенны, и его подхватывало гнетущее эхо, которое билось как футбольный мяч о бетонные стены Цеха.

Нагваль вопил, преследуя цель навязать соратникам свои идеи:

– НЕТ ЭТИМ ГАДАМ!!! Они не имеют ни воображения, ни оживлённо‑выраженной экзистенции! ОНИ ТЕМНЫ!!! БЕСЦЕЛЬНЫ!!! И ПОРОЧНЫ В СВОИХ ЛИЦЕМЕРНЫХ ЗАБЛУЖДЕНИЯХ!!! Не святы их помыслы! Ходят с этими грёбаными топорами, как лишённые перспективы! Так говорю я вам, чуваки, К ЕДРЕНЯМ ЭТОТ ДРЕВНИЙ МИР!!! ВПЕРЁД НА РАЗРУШЕНИЕ!!! ВПЕРЁД НА СОЗИДАНИЕ!!!

Сплочённо, все как один, многоголовая орава, очарованная речью, восторженно заулюлюкала, затопала, захлопала в ладоши, захрюкала и вознеслась до вершин своего лидера, приняв дозу дефиксиона.

– ДОЛОЙ КОНСЕРВАТИВНЫЕ ДНИ!!! К ЧЁРТУ РАСПОТРОШЁННЫЕ ПОТРОХА!!! НЕТ – НАШ ДЕВИЗ!!! МЫ – КУЧА, И НАМ НУЖНЫ РУИНЫ!!!

Уши Нагваля заложило от неистовства толпы. На круглых линзах очков отражались дикие гримасы. На его губах чувствовалась хищная ухмылка. В носу копошилось амбре от неожиданного метеоризма, взопревших ног и подпалённого биотического вещества. И сиреневый неон стелился волшебной простынёй, совокупляясь с танцевально‑релаксируемой музыкой, доносящейся из динамиков, скрытых по всему Цеху.

– Нам насрать, что с нами нихрена не хотят считаться! Ведь у нас есть козыри, чуваки! РАКЕЕЕЕЕТЫЫЫЫЫ!!! А РАКЕТЫ – ЭТО СТРАХ!!! И В ЭТОМ КАЙФ!!! От страха никуда не скрыться, как и от наших ракет! Штурвал времени мы вспять повернём!

– МЫ!!! МЫ!!! МЫ!!!

Кипела рать, и бурлила кровь в сосудах, летели слюни из разомкнутых ртов.

Но чем‑то тяжёлым вынесли входную дверь, и в Цех бесцеремонно ввалилась дюжина бородатых подвыпивших Вырубщиков в грязных просаленных спецовках, с топорами и колунами наперевес. Их вид был свиреп, а в красных лютых глазищах угадывалась чёткая намеренность: рубать патлатых нелюдей.

Лидер этих самых Вырубщиков Фома, похожий на мокрую толстую выдру, грыз верхними зубами бороду, его физиономия горела наглостью, и сипело дыхание от переизбытка чувств. Он таращился на Нагваля, а тот, в свою очередь, ощеривал зубы и чего‑то ждал.

Фома взвыл бабьим голосом:

– МУЖЖЖЫКИЫЫЫ!!! РУБАЙ ЭТИХ ГНИД!!!

– ВЫНОСИ, СУЧАР!!! – отреагировал Нагваль.

И две силы сошлись в неравной кровавой сече, смешались, как две волны. Это уже была пятая по счёту драка за квартал.

Всё слилось в Цеху – и люди, и идеи, и смерть.

Вырубщики секли оппонентов топорами, и остывали на полу порубленные тела.

Патлачи в ход пустили ноги, руки и нунчаки и давили чрезмерным большинством. Они набрасывались на мужиков исподтишка, вгрызались зубами в спецовки, одному даже выцарапали левый глаз, разодрав в лохмотья верхнее веко.

Только и носилось по Цеху хруст проломанных костей, продавленных рёбер, чавканье рассекающей плоти, плеск крови, ойканье, стоны и мат‑перемат.

Фома был настолько упоён боем, что потерял из виду Нагваля. И как бы лидер Вырубщиков ни пытался расчистить путь к заветной цели, он здраво оценил риск поражения и поэтому решил поспешно уносить ноги, значит, сегодня был не их день.

– ОТХООООД, МУЖЖЖЫКИЫЫЫ!!! ОТХООООД!!! – пророкотал Фома, и захлебнулся его крик, потому что что‑то острое и твёрдое вонзилось ему в спину.

Он почувствовал мгновенную режущую боль внутри своего бочкообразного тела и обомлел, когда увидел, как из пупка, распарывая хлопчатобумажную ткань спецовки, прорезалось острое лезвие меча. Фома увидел кровь, стекающую по кровостоку стали, она капала на пол с кончика на его грязные сапоги. Через долю секунды Фома, сохраняя частицу жизни, пошевелился и неторопливо оглянулся.

Мерзко ухмыляясь тонкими губами, Нагваль медленно вводил в тулово Фомы звенящее лезвие самурайского меча вплоть до шестигранной гарды, он будто наслаждался процессом, смаковал каждое движение своих рук, а потом резко надавил вниз, рассекая туловище вплоть до самых гениталий.

Фома осознал свой конец, когда услышал, как внутренние органы шлепнулись на паркетный пол, и, пройдя пару неуверенных шагов, волоча за собой требуху, провалился в гущу своей тени.