Анна на Солнце

Он украдкой посмотрел на Юльку. Она вышла из кухни с зелёными глазами, пунцовым стыдом на лице, но с удовлетворённой улыбкой. Её русые волосы небрежно забраны в хвост на затылке, а приталенная униформа официантки подчёркивала её сексуально‑манящую худощавость.

– Деда, тебе подлить? – спросила Юлька у старика.

На что он исподлобья недовольно глянул на неё, и она без лишних слов поняла, что лучше его сейчас не тревожить.

Колька обляпал девушку взглядом. Его привлекала её грациозная походка от бедра, дробящая улыбка и гугнивый смех. Колька обожествлял её, всякий раз пытался попасться в поле её зрения. Юлька же, в свою очередь, не обращала на него никакого внимания.

Повар Гришка вышиб кухонную дверь ногой, подбоченился, огляделся, полоснул по Кольке холодным взором, будто ржавым тесаком, но резко отвлёкся, поприветствовал старика и обнял со спины Юльку, касаясь губами её мочки уха, и лицо девушки зарделось то ли от счастья, то ли от робости.

Этот Гришка, этот кусок дерьма, работал на полной ставке поваром, хотя ни черта не смыслил в кулинарном ремесле, крутил шашни с Юлькой и славился тем, что Колька точил на него зубы. А ведь этот Гришка под стол пешком ходил, когда Колька принимал участие в Затяжной Бойне.

Когда Гришку исключили из кулинарного училища из‑за неуспеваемости, Колька возглавлял Революционный Конгломерат партизан‑анархистов и уже полным ходом терроризировал Узурпаторскую систему. Но чем ближе взлетишь к солнцу, тем скорее спалишь свои крылья.

 

***

 

Вздрогнул воздух от скрипа несмазанных петель входной двери, и на пороге возникли две фигуры – одна высокая и тощая, другая – тучная и приземистая.

Два друга Кольки – позитивный Серёга и унылый очкарик Сашка – обменялись рукопожатием и бесцеремонно разместились на диванчике. Гадливо скалились, растянули руки на столе.

Сашка тяжело дышал, у него запотевали толстые линзы роговых очков, ему приходилось их часто снимать и протирать носовым мятым платком, который он доставал из заднего кармана оранжевого комбинезона.

На голове у Серёги вихрились огненно‑рыжие волосы, чем он отличался от рано лысеющего Сашки, который из‑за частого выпадения волос стал себя чувствовать ущербным.

И вот Колька сидел напротив друзей и явно был не рад их приходу. У него помрачнело лицо, сползли вниз морщины, потухли глаза, и высохло горло. Зачем они сюда пришли? Неужели замаливают свои грехи. Не хочу их видеть, подумал он.

Шёл голодный год, и в мире негде было спрятаться от смерти, а эти двое, Серёга и Сашка, входившие в состав Революционного Конгломерата, подсуетившись, в руки Узурпатора сдали Кольку за то, что тот подрывал его неприкосновенную систему. А всё решил ящик порченой тушёнки. После долгих экзекуций Кольку отправили по этапу в Лагерь Смерти, и обезглавленный Революционный Конгломерат рассыпался как карточный домик. Многие приспешники Кольки пробовали создать на фундаменте этой большой анархистской ячейки мелкие сообщества, которые успевали, увы, разваливаться в первые же часы после их формирования, а всё из‑за отсутствия найти общий язык. А ушлые Серёга и Сашка облопались тушёнки, проблевались, сняли с себя полномочия анархистов и скрылись в городке Урочище. Каково же было их удивление, когда после смерти Узурпатора вслед за ними в Урочище из пожизненной ссылки по амнистии явился Колька.

Колька чувствовал, как колючая игла боли вонзается ему в висок, и он понял, что сегодня изрядно напьётся.

– Чего явились? – процедил он сквозь зубы.

– По тебе соскучились, Коля, – сказал Сашка и скривился от недовольной гримасы друга.

– Чего явились? – повторил Колька свой вопрос, нервно ломая пальцы, он слышал, как хрустят его фаланги.

– Злой ты, Колька. Мы к тебе со всей душой. А ты к нам без души. Мы чё, свиньи? – сказал Серёга.

– Я вижу в тебе бездну космического зла, – сказал Сашка.

– Чё ты можешь видеть в свои окуляры? – посмеялся над ним Серёга. – Ты и своего носа не различишь от щёк.

– Серёжа, если я ношу очки, это ещё не значит, что я слепой, – сказал Сашка, насупив плоские губы.

– Ты слепой оттого, что каждый день белишь потолок, – сказал Серёга и пошло задвигал попеременно обеими конечностями вперёд‑назад, подражая скрипучему голосу Сашки: – Дуня Кулакова правая! Дуня Кулакова левая!

Бледная кожа на физиономии Сашки покраснела, он втиснул голову между плеч, так и сидел, сливаясь со спинкой дивана.

Серёга успокоился, когда у их столика неожиданно и тихо образовалась Юлька, будто выплыла из воздуха.

– Мальчишки, вам чего‑нибудь налить? – спросила она.

Колька скосил на неё взор и представил её голой, в своей постели, но тут же отринул все свои похотливые мысли.

– Нам это… как‑его… – стушевался Сашка при виде белоснежных ляжек девушки прямо перед его носом.

Тут подал голос Гришка, громкий, наглый, без единого вкуса сомнения:

– Чё за «это» такое?! Чё за «как‑его»?! Говори, нах, чётко, членораздельно, с расстановкой!

Сашка съёжился и стал походить на толстую гигантскую черепаху.

– Две пинты «ерша», – быстро сказал Серёга.

– Ага… А Колян заплатит, – бойко заявил Сашка, и его голова мгновенно вылезла из плеч. – Так ведь, да?

Колькин взгляд отозвался нескрываемой ненавистью, это заметили все, кроме Юльки, потому что она была из тех женщин, которая мало чего замечала. Она терпеливо изучала Колькино лицо, ища в нём ответ.

Кольке вдруг захотелось плюнуть в её глаза, но он успокоил гнев внутри самого себя и согласно кивнул.

Друзья издевательски благодарно подмигнули.

– Коль, тебе, может, тоже чего‑нибудь налить? – спросила Юлька. – За компанию.

Но вместо того, чтобы ответить, Колька нашёл в себе давно зарытую смелость, он вытянул к ней свою руку, легонько дотронулся до её уязвимой маленькой тонкой ладони и сказал:

– Юль, хочу погулять с тобой…

Девушка резко одёрнула руку, будто её обожгло раскалённым железом. Она с подозрением стегнула его своим изумлением и сказала:

– Хм, Коль, какой ты…

Кольке сделалось стыдно, он упрекнул себя за то, что много думает о ней и больше ни о чём, поэтому и вляпался в такой конфуз.

– Какой?.. – спросил он тихо‑тихо, шёпотом.

– Юморной, – сказала Юлька и быстро чиркнула в блокнот заказ друзей.

Колька взглядом проводил девушку до стойки и в это мгновение поймал угрожающее выражение физиономии Гришки – повар большим пальцем предупреждающе провёл по шее от уха до уха.