Бездна
Мама строила свою жизнь, как сказку, осторожно и по кубикам собирая ее и дополняя нужными элементами. Со смертью сестры все это рухнуло, как карточный домик. Тогда, глядя на маму, я впервые задумалась, что она взрослый человек, и это наверняка далеко не первая ее трагедия и потеря. Она создала для нас сказочный мир, но сама жила не только в нем, но и в реальности. Возможно, она уже теряла других. Для меня эта утрата была тяжела, помимо прочего, своей новизной – до этого я не знала, какой трудной может быть жизнь и какие страшные вещи в ней происходят. Для мамы эта потеря была самой страшной, но еще и очередной, одной из других.
Иногда жизнь не такая уж простая.
В детстве и юности легче переживать потери: ты всегда знаешь, что дальше будет что‑то еще. Чем старше человек становится, тем меньше всего впереди. Тем сложнее исправить ошибки. Теперь я это понимала. Я понимала, почему смерть сестры разрушила маму. Раньше я винила ее – каждый втайне проходит эту стадию обвинения покойных и злости на них – в том, что она не смогла быть сильной, не захотела пережить все это ради меня.
Я никогда не узнаю многого и про сестру. Какую профессию она бы выбрала, за кого она вышла бы замуж, о чем бы печалилась и радовалась. Сестра тоже была феей, ведь ее нашли в цветах. Но умерла и она.
В детстве я тоже числилась феей, но давно перестала ею быть.
С родными умерла и часть моей женственности. Она существовала только в мире, где были мама и сестра. Когда они исчезли, мое стремление ко всему девочковому как‑то поугасло.
С тех пор я продолжала жить в мире, где было две огромные дыры в форме двух важных людей, которых я потеряла. Эти дыры зияли прямо посреди мира. Все, что я видела вокруг, вопило об их отсутствии. Когда я думала о них, во мне все будто обрушивалось куда‑то еще глубже внутрь, словно в черную дыру.
Я до сих плакала о них. Когда накатывало, было все так же тяжело. Иногда боль остается с нами навсегда. La tristesse durera toujours[1].
Может быть, я слишком зациклилась на прошлом. Может быть, нужно бороться – разве не в отказе от борьбы я обвиняла маму? Может быть, нужно было прожить смерти и отпустить близких. Встретить мужчину, полюбить его, выйти замуж, родить детей и снова ездить на эту дачу толпой, играть в настольные игры и веселиться, смотреть фильмы и пить чай на веранде.
Я знала, что этого не будет. По какой‑то причине для меня это было невозможно. Отношений у меня не получается, детей я не хочу ни рожать, ни растить. К тому же мне нравилось мое одиночество, раздолбайское и свободное. С мужчиной все было бы не так.
Наверное, кто‑то мог бы сказать: «Сейчас ты упускаешь годы, а потом станешь старая и никому не нужная, и пожалеешь». Ну ладно. Что тут поделать? Должны быть и такие люди, как я.
Иногда я думала, что у многих не было и того, что было у меня. Многие не знали счастья, близости, любви. Многие не помнят ничего хорошего из детства, а в своем настоящем живут с нелюбимым случайным человеком и рожают от него нелюбимых детей.
С момента смерти родных меня преследовало одиночество. Есть все, и есть я. Слиться с кем‑то в «нас» мне не удавалось. С Настей почти получилось, но тоже не вышло.
Теперь Настя тоже пропала.
Я сидела на темной холодной кухне совершенно одна. Кофе давно остыл.
***
В вагоне метро я села на крайнее место. Всегда стараюсь занимать его. Это же место часто выбирают бомжи и прочие маргиналы, что неудивительно. Здесь комфортнее всего тем, кто так и не встроился в общество. Отдельным.
[1] «Печаль будет длиться вечно» (фр.), последние слова Винсента Ван Гога.
Конец ознакомительного фрагмента
