LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

Бросок из западни

Снова появившийся из кабины пилот подтвердил опасения Шелестова. Он стал делать знаки и торопливо говорить по‑английски. Но понять его можно было и не зная языка. Он говорил об аварийной посадке и просил пристегнуться и закрыть голову руками. Шелестов глянул в иллюминатор. Облака стали реже, внизу мелькала водная гладь, а чуть левее впереди один или несколько островов. Он не успел рассмотреть, насколько это большие острова и есть ли признаки цивилизации, как самолет развернулся. Пилот ушел в кабину, а оперативники стали поспешно пристегиваться ремнями безопасности.

Брошенного мельком взгляда на острова не хватило, чтобы понять, какая там растительность. Или это просто голые скалы там, в волнах и туманной мгле рассеивающихся облаков, или все же они покрыты лесами, тропическими лесами. Но не только это беспокоило Максима. А найдут ли пилоты внизу подходящую площадку для посадки транспортного самолета. И тут правый двигатель сдал. Хорошо было слышно, как его обороты упали, звук стал прерывистым. Потом мотор чихнул и снова заработал, но облегчение в душе было временным. Двигатель снова замолчал, снова чихнул и окончательно перестал работать. Сейчас летчики сажали тяжелую машину на одном двигателе, и тяги его было маловато, чтобы управиться с самолетом.

Стиснув зубы и дюралевую раму кресла под собой, Шелестов закрыл глаза. Очень неприятно находиться в опасной для жизни ситуации, когда ты, лично ты ничего не можешь сделать, чтобы ее исправить, чтобы спастись. Самолет заваливался на один борт, потом выправлялся, выходил в какой‑то странный вираж. То ли летчики не могли удержать машину на слабой тяге одного мотора, то ли они умудрялись выводить ее на какую‑то площадку, на которой еще можно было как‑то сесть. И тут замолчал второй двигатель.

– Ну, держись, Максим! – крикнул Сосновский и, наклонившись вперед, закрыл голову руками.

Шелестов последовал его примеру, но, наклонившись, почувствовал всем естеством, что самолет стал неуправляемым. Трудно это объяснить, но возникло ощущение, что самолет не падает вниз, а падает вперед и в сторону, его несет по какой‑то дуге влево. Крылья еще дают какую‑то поддержку, еще как‑то опираются на воздух, действует еще на них подъемная сила, но по мере падения скорости машина перестает слушаться рулей. И сколько до земли неизвестно и что там внизу сейчас? Вода, скалы?

Удар был страшным. От неожиданности Шелестову показалось, что сейчас самолет разлетится в щепки, что его внутренности превратятся от такого удара в кашу. Привязные ремни резко впились в тело. Максим услышал плеск воды, потом брызги полетели ему в лицо, а ноги сразу по колено оказались в воде. В голове все перевернулось. В полубессознательном состоянии Шелестов умудрился расстегнуть замки ремней. Он сразу свалился в воду, уровень которой поднимался в самолете с заметной быстротой. Или самолет упал на мелководье, или он держится на плаву и постепенно погружается в глубоком месте. Когда Максим упал в воду, когда влага охватила его лицо, попала в горло, заставляя кашлять, сознание немного прояснилось.

Сосновский висел на ремнях, на его лбу красовалась ссадина, и левый глаз заливала кровь. Спотыкаясь в воде о какие‑то предметы, обломки, Шелестов добрался до напарника и, ломая ногти, умудрился расстегнуть его ремни. Со страшным треском фюзеляж самолета разломился, и хвостовая часть рухнула в воду. Оперативники полетели в воду. Шелестов, падая, старался удерживать Михаила так, чтобы его голова все же оставалась над поверхностью воды. Сам он погрузился с головой, вынырнул и снова приподнял бесчувственное тело друга.

– Миша, очнись! Очнись, Миша!

Воды было по грудь. Кажется, самолет больше не погружался. Сосновский застонал и открыл глаза. Шелестов снова стал его трясти, приводя в чувство. Он понимал, что не сможет тащить тело, потому что сам едва держался на ногах.

– Черт, мы живы! – криво усмехнулся Сосновский, хватаясь за плечо Шелестова. – Мы тонем? Где мы?

– Нет, самолет пока держится. Давай выбираться, Миша, вытащу тебя и посмотрю, что с пилотами.

Но посмотреть Шелестову не удалось. Да он и сам не знал, насколько у него хватит сил добраться до кабины самолета, открыть ее и вытащить летчиков. И когда они с Сосновским выбрались через разрушенную часть фюзеляжа в районе оторвавшегося хвоста, то стало понятно, что кабина самолета находится под водой. Правого крыла с мотором не было. Видимо, его оторвало при падении. Сосновский держался на воде плохо, у него не было сил грести, и Шелестов решил дотащить Михаила до мелководья. Остров находился совсем рядом, всего в каких‑то пятидесяти метрах. И когда Максим оттащил напарника от самолета, вдруг раздался страшный треск, кабина отвалилась и скрылась под водой, оставив на поверхности огромные пузыри от вырывающегося воздуха. Небольшая волна качнула тела оперативников. Шелестов торопливо греб к берегу, то и дело проверяя, не появилось ли дно под ногами.

Метров через десять дно появилось. Через минуту он дотащил Сосновского до мелкого места, где тот просто упал и лежал по грудь в воде, отдыхая. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Шелестов снова пошел в воду к тому месту, где исчезла под водой носовая часть самолета. Дно опустилось, и он поплыл. Около остатков фюзеляжа он снова сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и нырнул. Опустившись на пару метров и открыв глаза, Шелестов посмотрел вниз, и сердце его сжалось от жалости и боли. Американские пилоты не заслуживали такой ужасной смерти. Скорее всего, они были мертвы, они, скорее всего, погибли во время крушения. А сейчас носовая часть самолета медленно погружалась в темную пучину океана. Оказалось, что самолет упал на самом краю мелководья, а дальше шел обрыв вниз, в темноту. Спасло Шелестова и Сосновского то, что во время удара об воду отломилось правое крыло и центр тяжести машины сместился влево. Было бы цело крыло, и весь самолет бы свалился вниз, в эту океанскую темноту.

Вынырнув, Шелестов поплыл к берегу. Сосновский уже самостоятельно поднялся и на четвереньках добрался до берега. Теперь он лежал на песке, согреваясь на солнце. Максим подплыл к берегу, долго шел, шатаясь от усталости, по колено в воде по мелководью, а потом упал, обессиленный, рядом с напарником, сгребая руками горячий песок. Михаил приподнялся на локтях и стал смотреть на остатки самолета.

– Все? – спросил он. – Вода им пухом?

– Там обрыв, – отозвался Шелестов, переворачиваясь на спину. – Чудом весь самолет не свалился в эту бездонную бездну. Еще несколько метров – и нам конец был бы всем.

– Жаль, ребят, – вздохнул Сосновский. – Главное, что и война тут ни при чем. Погибли. Нам бы теперь еще понять, куда нас занесло, есть ли здесь люди и как отсюда выбираться. Есть идеи?

– Есть, – подумав, ответил Шелестов. – Где‑то мы южнее или юго‑западнее Гавайских островов, где у американцев находится военно‑морская база. Слишком бы было все похоже на чудо, если это Гавайи.

– Значит, какие‑нибудь Филиппины, – вздохнул Сосновский. – Помнится, что большая часть этого морского региона оккупирована Японией. Ну ладно, японцев пока не видно, а что мы имеем в позитиве? Тепло, не замерзнем. Деревья явно тропические, пальмы. Кокосы, банан! Уже неплохо, но желудком от такой еды пострадать придется. А вон те желтые с пупырышками – это, как мне кажется, хлебное дерево.

– Откуда такие познания, Миша? – удивился Шелестов, с кряхтением поднимаясь на ноги.

– Была у меня одна хорошая знакомая в Берлине, – тоже вставая с песка, ответил Сосновский. – Работала в Естественно‑историческом музее. Ну и я… часто бывал у нее там. Так вот, сок плодов кокосовой пальмы может в какой‑то мере заменить пресную воду, но только в какой‑то мере. Нам, Максим, воду надо искать и укрытие от тропических ливней. Робинзонить придется.

TOC