Человек в красном

Катя услышала за спиной мягкие, пружинистые шаги очень поздно – октябрь совсем уж разгулялся в тот вечер, ветер выл, как взбесившийся пес. Она может и успела бы добежать до своего подъезда и захлопнуть перед похитителем дверь, если бы заметила его раньше. Но она не заметила.

Мужчина схватил ее сзади, рукой поперек горла, придушил, пережал связки, чтобы только хрип вырывался из горла девушки, и тут же зажал ей рот и нос вонючей тряпкой. Глаза заслезились, легкие горели огнем, хрупкие косточки горла ходили ходуном под железной рукой нападавшего. Вдыхать пыльный, пропитанный какой‑то химической дрянью воздух не хотелось, не моглось, но выбора не было. Мозг лучше знает, что нужно ее телу – ему нужно дышать. Всегда, даже если рот твой забит тряпкой, от запаха которой внутренности готовы вывернуться наизнанку, как старый носок, а глаза – вылезти из орбит. Даже тогда – дыши. Катя дышала смрадным отравляющим воздухом, потому что выбора не было. И с каждым вдохом силы улетучивались, сознание уплывало, рвотные позывы становились все сильнее, все ближе подбирались к истерзанному горлу.

Воспоминания приходили вместе с тошнотой. Катя начинала понимать, что это – не сон. Во сне ты не покроешься от ужаса вся, в один миг, ледяными бисеринками пота, от которых щиплет кожу. Во сне горло не будет так сильно саднить от сжимавшей его руки.

«Твою мать, меня сейчас вывернет!». Катя судорожно зажала рукой рот, накрепко закрыла глаза. Откуда‑то из глубин раздался тихий, какой‑то уже нечеловеческий вой. Этого не может происходить! Не может, не может, не может!

Открыв глаза, девушка заметила в углу слева от нее пластиковое темно‑синее ведро. Туалет. Рядом стоял рулон туалетной бумаги нелепого розового цвета. Катя, опираясь на трясущиеся руки, доползла до ведра, ее вырвало. И еще раз. И еще. Затихла она только когда во рту уже не осталось привкуса той дряни, которой ее заставил дышать похититель – лишь горечь пропитанной желчью слюны.

Когда тело перестали сотрясать судороги, а дыхание, наконец, перестало клокотать где‑то в районе ключиц, Катя осторожно поднялась на ноги. Девушка мелко подрагивала от озноба, волосы слиплись от пота и все никак не хотели лечь за ухо, сколько бы она ни поправляла прядь.

Стараясь не шуметь, даже не дышать громко, Катя медленно подошла к окну и чуть сдвинула в бок плотную серую ткань. Окно было заколочено тремя плесневелыми сырыми досками, от которых по комнате растекался тяжелый влажный дух. Между досок оставались зазоры сантиметра в полтора, сквозь которые в комнату проникал неверный октябрьский свет. Катя ожидала увидеть улицу, людей, машины, да хоть ворону на ветке, но – ничего не было. Метрах в тридцати от дома начинался лес. Не парк, не перелесок, не заповедник. Лес. Пожелтевшие листья ольхи кое‑где вдруг расплывались кроваво‑красным листвяным пятном на фоне равнодушных темных сосен и отливающих синевой елей. Совсем близко цвела осень, Кате даже казалось, что она слышит грибной прелый запах земли, шум ветра в ольховой листве. Она была заперта в затхлой комнате, когда рядом, за тонким стеклом – свет, чистый лесной воздух. За окном жизнь, но Катя каким‑то образом оказалась по другую сторону от нее. Просто потому, что кто‑то так захотел. Кто‑то забрал ее прямо у дома и приволок сюда, в эту сырую комнату с синим ведром и розовой туалетной бумагой.

От ярости у Кати потемнело в глазах. В тот момент она не боялась шуметь, не думала о том, что может привлечь внимание похитителя. Она бросилась на дверь и закричала, срывая голос. Она умоляла выпустить ее, плакала, угрожала, предлагала деньги и снова умоляла. Дверь сотрясалась под ударами маленьких кулаков, а Друг, прислонившись к двери с обратной стороны, с наслаждением слушал эту симфонию человеческого ужаса и улыбался. Как она прекрасна! Неужели она сама этого не замечает? Что ж, от этого она еще прекраснее. Интересно, как долго она будет кричать? Прошлые кричали часами. Наверно, Катенька будет кричать еще дольше. Звуки ее срывающегося голоса слышались ему песней. Он упивался ее страхом, сквозь дверь чувствовал ее тяжелый запах, слышал частое, захлебывающееся дыхание. Он был счастлив. Катенька совсем скоро вознесется. Совсем скоро.

 

 

* * *

 

Пару часов спустя Друг собрался к Катеньке. Он долго придирчиво рассматривал себя в пыльном зеркале в старом тяжелом трюмо. Пару раз пригладил короткие бесцветные волосы, провел рукой по щекам в оспинах, этих ненавистных следах ветрянки. Щеки оказались колючими. Сколько бы он ни брился, его кожа никогда не бывала гладкой. Щетины вроде бы и нет, а кожа – царапает.

Друг тщательно умылся, почистил зубы, осмотрел красную футболку – да, она старая, цвет вымылся, вся в белесых разводах от дешевого порошка с одуряющим запахом горной свежести, но зато безукоризненно чистая и выглаженная. У него немного было ритуалов при вознесении. Эта футболка – обязательная часть действа. В ней он был, когда тварь умерла, это его счастливая футболка. А он хотел показаться Катеньке во всей красе.

Выпил воды на крошечной кухне, где гудела добротная буржуйка. Нарезал яблоко, банан, достал из маленького холодильник творог, выложил все в легкую пластиковую мисочку, захватил пластиковую ложку. Вроде, всё. Ах да, вода! После знакомства, как он это называл, она будет плохо себя чувствовать. Прошлых всегда тошнило, иногда даже с кровью. Друга передернуло – он не мог себе представить, что Катеньку, его чистого ангела, рвет кровавой желчью.

Постаравшись прогнать всплывающие в сознании картины вознесения других, от которых сладко заныло под ложечкой, Друг сосредоточился на вознесении Катеньки. Он думал, его успокоят видения будущего благого дела, но как‑то тревожно забилось под ребрами от этих картин. Краем глаза Друг заметил, как мамочка укоризненно качает головой. Да, прости. Пора идти.

Друг глубоко вдохнул и выдохнул до конца, до жжения в легких. Встал со скрипучего стула и направился наверх, в комнату Катеньки.

 

 

* * *

 

Когда Катя услышала, как в замке нервно зазвенел ключ, желудок скрутило и впечатало в позвоночник, кровь резко прилила к лицу и также резко отхлынула, оставив за собой мертвящую бледность. Она сорвала голос пару часов назад, умоляя о спасении. Она отчаянно хотела уткнуться в дедово плечо, улыбнуться маме, прикоснуться к котовьим ушкам. Она тосковала по дому, остро ощущая, что все происходящее – противоестественно, этого просто не должно быть. И вот к ней идет виновник торжества.

Девушка забилась в самый дальний от двери угол, стараясь занять как можно меньше пространства. Дверь наконец открылась и вошел этот человек. В первое мгновение она не поняла, где видела его раньше. А потом вспомнила все, и скамейку в институтском дворе, и его глупый пакет – кто вообще сейчас ходит с пакетом вместо сумки? – и его мутный взгляд, его красную футболку.

Голова закружилась с новой силой. Что это значит? Ведь он встретился ей уже сколько – месяц назад? Почему он?..

– Катенька… – почти прошептал незнакомец.