Четыре

– «Узелок завяжется, узелок развяжется», – тихо спела Аглая строчку из популярной песенки. Надо сказать, что для ее томного, даже низковатого голоса эта песенка не подходила, – явный диссонанс. Но ее непосредственность всё остальное заглушала.

– А чем вы зарабатываете сейчас? – вдруг спросила она.

– Продаю советы и сюжеты…

– Ну… сюжеты еще как‑то можно понять… Но неужели есть те, кто покупает советы?

– К примеру, совет инвестировать или не инвестировать из хорошего источника можно и прикупить…

– А вы хороший источник?

– Не знаю, – пожал я плечами, – но иногда обращаются.

– И вы еще и генератор сюжетов? – лукаво и недоверчиво улыбнулась девушка.

– Да, недавно приходил мой друг, известный писатель‑фантаст. После запоя у него был кризис, а его издатели срочно трясли с него новую книгу.

– И вы продали ему сюжет? Какой, если не секрет?

– Секрет, но вам почему‑то хочется рассказать. – Я заглянул ей в глаза, пытаясь понять, оценила ли Аглая мое доверие, но не смог. Но, сказав «А», пришлось продолжить: – В юности я придумал сюжет ненаучно‑фантастического романа: человечество освоило все технологии, какие только могло, технический прогресс сошел с ума вместе с искусственным интеллектом и роботами, жуткая война поставила планету на край гибели. Кроме того, проклятые капиталисты довели цивилизацию и до полного нравственного разложения. Покинуть планету было невозможно, потому что за пределы Солнечной системы даже самые крутые технологии человечеству вырваться не позволили.

Но оставалась возможность на своей планете вернуться в прошлое. Ничего удивительного в этом нет – ведь там‑то еще прекрасная, цветущая Земля, не загаженная потомками Каина. И те, у кого была возможность, попрыгали в машины времени и рванули обратно. К истокам. Там они стали учить наших общих предков… Чему? Да всё тому же самому: ремеслам и технологиям. В итоге человечество снова пошло по замкнутому кругу… И отголоски этого события можно найти во всех древних книгах и археологических памятниках. Тогда я был молод и многого не знал. До каких пор человечество будет ходить по этому печальному кругу? До тех, пока не вспомнит, какой была Земля до изгнания из Рая. Пока не вспомнит о Творце, Который вне времени…

– Как интересно! – Вот сейчас она точно была искренна. – Почему вы не написали этот роман сами?

– Не знаю. В моей голове старый пыльный шкаф с сюжетами, которые я просто не успею за эту короткую жизнь реализовать.

– И теперь вы их продаете?

– Не совсем так. Я их тоже инвестирую. Мой друг схватился за этот сюжет, как за спасительную соломинку. И я ему эту историю отдал. Если книга у него получится и будет напечатана, то он даст мне небольшой процент от гонорара.

Аглая посмотрела на меня как на человека, который в безумии своем раздает золотые слитки и алмазы каждому встречному‑поперечному.

– И много вы так продали… сюжетов?

– Много. Некоторые подарил. Мне ведь они тоже достались бесплатно… Как и вам – ваша красота.

Над последними словами Аглая крепко задумалась. Пригубила кофе и стала смотреть в окно. Женщине не надо философствовать, достаточно молча и задумчиво смотреть в окно, чтобы сам Луций Анней Сенека сначала восхищенно замолчал, а затем присоединился к этому прекрасному безмолвию. И вдруг Аглая будто прочитала мои мысли.

– А ведь жизнь априори должна быть счастливой и немного грустной, как эта осень, – сказала она, – и не надо быть никаким философом, чтобы понимать это. И любящим надо умирать вместе…

А ведь я только‑только подумал, что супруга Сенеки Паулина приняла смерть добровольно вместе с ним, как он ее ни отговаривал. Но вспомнил я и о другом.

– Тогда, когда я думал и верил, что есть любовь всей моей жизни, моя возлюбленная, а потом моя жена… мы думали, мы говорили синхронно. Настолько, что сначала смеялись, остановившись на полуслове, а потом просто молча улыбались друг другу. Это было самое счастливое время в моей жизни.

Аглая посмотрела на меня совсем другими глазами. Она точно знала, о каком чувстве, о каком едва уловимом переживании я говорю. Некоторые женщины умеют смотреть на своих возлюбленных с восхищением, как дочери смотрят на достойного отца, другие – с заботой, так мать смотрит на сына, и очень немногие умеют смотреть с глубинным пониманием и приятием. Я сразу понял, что Аглая умеет смотреть именно так.

– В этом смысле я никогда не была счастливой, – поделилась она. – Пришлось научиться видеть огромное счастье в повседневных мелочах…

– В том, что утром встало солнце или вдруг пошел дождь, – подхватил я, – в том, что в дуновении ветра появился запах весны…

– В том, что сегодня не стало хуже, чем вчера, кроме одного…

– Что еще один день ушел…

Мы замолчали, пораженные тем, что выговаривали одну и ту же мысль, которую можно было длить и длить. Не синхронно, но уместно дополняя друг друга. Так говорят люди, которые знают горький и гордый вкус одиночества.

Погода за витриной кафе переменилась так же резко, как полчаса назад. Выглянуло солнце, и пушистый снег на асфальте и жухлой траве стал выглядеть удивленно. Резко континентальный климат, хотя сейчас он, наверное, везде такой.

– Вы знаете, нам с вами придется принять решение: мы сейчас расстанемся, чтобы больше никогда не увидеться, или?.. – Она задала вопрос, который задала сменившаяся погода, который и в моей голове лежал на поверхности.

– Или, – твердо ответил я.

– Мы оба можем пожалеть об этом. – Это было больше похоже на интригу, чем на предупреждение.

– Я никогда не мог выбрать: о чем лучше сожалеть – о сделанном или несделанном? Но сделанное хотя бы можно будет вспомнить, если на то Всевышним дано будет время.

Аглая слегка кивнула и достала из клатча карточку. Нет, не банальную визитку, а именно карточку. Положила передо мной как вызов. На ней была гармонично сложенная загорелая женщина Аглая в купальнике на берегу какого‑то моря‑океана.

– Обалдеть! – наверное, я выглядел как мальчишка.

Она покровительственно и понимающе улыбнулась:

– Это из прошлой жизни, с обратной стороны мой телефон и электронный адрес.

Я нехотя перевернул карточку и удивился, что телефон и адрес были написаны рукой, тонким фломастером поверх рекламы какого‑то греческого отеля на Ситонии.

– Написала давно, не зная, кому это будет предназначено. Как лотерейный билет, – пояснила она.

– Если бы я увидел вас в сети, то никогда не решился бы вам написать. Может, только «лайк» поставил бы, – признался я.

– Типичное поведение ненаглых мужчин, – прокомментировала Аглая и еще раз окунула меня в лазурь своих глаз. (Как же банально я это написал! Но важно заметить, что в процессе нашей беседы море в ее глазах менялось в цвете и отражении неба, а сейчас, как и за окном, над ним сияло солнце.)