Четыре сестры
Среда, ноябрь
Я так хотела быть единственной дочерью. А потом вдруг поняла, какой это был бы ужас: я осталась бы круглой сиротой после смерти мамы и папы. От этой мысли меня бьет дрожь.
И все‑таки трудно быть одной из пяти, одной из множества. Иногда я это с трудом выношу. Например сегодня утром, за завтраком, когда Беттина…
Утром за завтраком Беттина воскликнула:
– Знаете что?
Энид, Гортензия и Шарли молча ждали. Беттина сама даст ответ через десять секунд. К чему утруждаться? Одна только Женевьева ответила:
– Ты сейчас нам скажешь.
Такая уж была Женевьева. К ней обращались, она отвечала.
– Через семь с половиной недель Рождество.
– Ну и? – отозвалась Шарли, собирая в стопку грязные миски.
– Ну и подарки.
Гортензия подцепила пальцем крошку, которую Энид не успела смести в совок, и, сунув ее в рот, возразила:
– Рановато. В магазинах еще даже не оформили витрины.
– В «Объединенных галереях» оформили. И декабрьский номер «Пустяков» уже вышел.
– А! Ну да, – пробормотала Шарли, – если уж вышел декабрьский номер «Пустяков»!
– Семь с половиной недель – это долго, – не сдавалась Гортензия.
– Не так уж.
– У Деда Мороза есть семимильные сапоги, – вставила Энид.
– Скорее олени «Формулы‑1», – возразила Беттина.
Гортензия подняла бровь. У нее это было предвестником начала мысленного перегрева.
– Найди другой предлог, чтобы побегать по магазинам, – сказала она Беттине. – Не рассчитывай на меня, я с тобой не пойду.
Беттина обожала ходить по магазинам с эскортом. Эскорт этот должен был помалкивать, кивать, когда Беттина ахала: «Обалденные бигуди для ресниц, а?», при случае носить за ней самые большие пакеты, а вечером снова кивать, когда она спрашивала: «Классный был денек, а?»
Гортензия подняла вторую бровь. Знак, что она вот‑вот вспылит.
– Гортензия права, – сказала Женевьева. – Время еще есть.
Беттина возмутилась:
– С этими дурацкими проволочками окажется, что уже двадцать четвертое, а мы забыли, что двадцать четвертое…
– Мадам Брогден! – просияла Шарли. – Я же знала, что забыла одну вещь!
– Мадам Брогден приедет на Рождество?
– Нет…
Шарли посмотрела на часы: оставалось всего сорок минут. Она порылась в коробке с ключами (коробке из‑под печенья) с нарисованным на ней фиолетовым Пиноккио, одновременно тараторя:
– Она пригласила в свой дом друзей, у которых дочка была очень больна. Ее привезут сюда выздоравливать с сиделкой. Дочку, не мадам Брогден. Понятно? Держи, Женевьева. Ключи. Проветришь и протопишь перед их приездом?
Месье и мадам Брогден были парижане, хозяева дома номер 6 в Атлантическом тупике. Они проводили там лето, а на остальное время оставляли Верделенам ключи.
Шарли надела куртку на меху, подаренную родителями зимой после ее выпускных экзаменов (пять лет назад), потертую на локтях и карманах, с почерневшими швами, помахала пальчиками, бросила сестрам «До вечера», чмокнула всех по кругу и выбежала за дверь.
Через минуту просунулась ее голова:
– Сегодня утром – доставка из «Нанук‑Айс». Нужен дежурный. Не уходите все одновременно.
И она скрылась.
Как только машина выехала из заросших мхом ворот, Беттина налила себе еще чашку чая и намазала джемом сухарик. Нагнувшись, она извлекла из‑под поленницы декабрьский номер «Пустяков».
– Как можно читать такую чушь? – спросила Гортензия.
Не презрительно, не высокомерно. Только с огромным сочувствием.
– Правда, как? – согласилась Беттина с опасной ноткой в голосе.
И начала вслух читать содержание:
– Страница двадцать два: «Как влюбить его в себя до смерти?» В самом деле, это НЕ МОЖЕТ касаться тебя, Гортензия! Зато, смотри, вот этот образец шампуня для жирных волос тебя очень даже касается, дарю. Страница шестьдесят шесть: «Манекенщица, почему не ты?»
Гмммм, нет, правда не ты, Гортензия… Страница сорок семь: «Как стать серийной чаровницей?» Если хочешь знать ответ, я дам тебе почитать эту чушь, – сладким голосом заключила Беттина.
Гортензия залилась краской и была готова взорваться. Женевьева тихонько цокнула языком.
Тем временем Энид ломала голову, пойти ли после обеда с Гулливером в бассейн или на ферму к Сидони, где у Зазы родились котята. Может быть, сначала в бассейн с Гулливером, а потом?.. От этих мыслей ее отвлекли крики и звон посуды.
– Дура! – вопила Гортензия. – Ослица! Прекрати меня унижать!
Ингрид и Роберто с укоризненным видом покинули уголок у камина. Беттина продолжала читать, по‑прежнему сияя улыбкой:
– «Что ты надеваешь на ночь? А: Старенькую футболку. В: Красивую шелковую сорочку. С: Твои любимые духи…»
– Замолчи! – выкрикнула Гортензия и разрыдалась.
Женевьева обняла Гортензию.
– Ты же видишь, она нарочно тебя дразнит. Замолчи, Беттина.
– Замолчи, Беттина, – повторила Энид.
– «Ты регулярно заводишь новых друзей? – невозмутимо продолжала Беттина. – А: Да, тебе комфортно в любом обществе, и ты любишь знакомиться с новыми людьми. В: У тебя и так много друзей, и…»
Пакет с сухариками полетел прямо в щеку Беттины и с треском лопнул. Беттина вытаращила глаза. Гортензия повернулась и выбежала вон. Наступила тишина.
– Никакого чувства юмора у этой зануды, – сказала Беттина, потирая щеку.
– А у тебя никакого такта, – отозвалась Женевьева, поднимая пакет.
С улицы раздался гудок. Энид кинулась к окну.
– «Нанук‑Айс»!
