Чувства наизнанку
Осторожно, будто бы ступая по минному полю, я прохожу в просторный кабинет Хана. Здесь очень красиво и стильно, хоть и немного аскетично – блеск хромированного металла, благородное стекло, камень, древесина и несколько абстрактных картин. Но совершенно нет намека на личность того, кто здесь трудится. Ни рамок с фотографиями, ни памятных статуэток или еще что‑то в этом же роде.
Совершенно обезличенное пространство и человек‑загадка в нем. И этот человек не смотрит на меня прожигающе, как я могла бы себе предположить, а стоит у панорамного окна, спрятав руки в карманы дорогих брюк и глядит куда‑то вдаль.
– Еще раз здравствуйте, Марк Германович.
– Привет, Тань, – как‑то устало и безжизненно отвечает мне босс, но даже не поворачивается ко мне.
– Я тут с «Крипто‑Про» как вы и просили.
– Да, давай. Начинай, – чуть дергает головой, и я усаживаюсь на краешек стула, прокашливаюсь и начинаю раскладывать перед собой распечатки.
Волнуюсь, как на экзамене, честное слово. Потому что экзаменатор – мой самый страшный кошмар. А еще в помещении слишком дурманяще пахнет его таким мужским и терпким ароматом. И я совершенно не понимаю чего хочу больше, вдохнуть полной грудью, чтобы накачать себя под завязку этим запахом или, наоборот, не дышать, чтобы не травить себе нервную систему.
Страшная дилемма.
– Я проанализировала их вводные и вот, что хотела бы предложить, – осторожно начала я, постепенно расслабляясь и переходя на деловой тон.
Я любила свою работу и делала ее хорошо. Это не пустое бахвальство, а простая констатация факта. Вот только с начальством мне все никак не везло. Но это лирика. Работаю с тем, что есть.
Но пока я увлеченно болтала, используя свои заготовки, Хан все так же, не шевелясь стоял у окна. И именно поэтому я рискнула уточнить.
– Марк Германович, вы меня случаете?
– Да, Таня, я тебя слушаю, – словно робот выдал босс.
Отлично, блин…
И я принялась и дальше распинаться. Но неожиданно вздрогнула, когда увидела, что Хан все‑таки повернулся и медленно двинулся к своему столу. Уселся, откинулся на спинку кресла и вперил в меня свой тяжелый, пронизывающий взгляд.
– Ну вот, собственно, и все, – подвела я итог под своих монологом.
– Дай посмотрю на цифры, – протянул руку, и я тут же вложила в нее свои распечатки.
И натянулась как струна, потому что только сейчас заметила, что костяшки пальцев у начальника сбиты до крови, а на левой брови вообще наклеен лейкопластырь.
Оу…
И на виске ссадина.
В аварию может попал? Х‑м‑м, а не все ли мне равно? Так‑то да…
Но глаза отвести все равно не могла. Потому что эти детали от чего‑то меня неимоверно завораживали. Красивые мужские руки и лицо – это одно, а вот когда они со следами от будто бы знатной драки, м‑м‑м…
Есть в этом что‑то первобытное, настоящее, нерафинированное. И сразу перед глазами плывет образ, где Хан размахивает своими кулачищами и пот бежит по его виску, а стальной пресс…
Срань Господня, Татьяна Юрьевна, тебя куда это понесло, а?
Сглотнула, поерзала на стуле, а потом вздрогнула от неожиданно тихой, но раздраженной реплики начальника:
– Да невозможно же так работать!
Ручку от себя отшвырнул, распечатки тоже и смотрит на меня так, будто бы я причина всех его страданий в этом грешном мире. А у меня аж сердце к горлу подскочило и заметалось там будто в припадке.
– Увольнять меня все‑таки будете, да? – испуганно пискнула я.
– Увольнять? – нахмурился Хан, а потом вдруг усмехнулся, – Нет, Тань, не увольнять!
И вдруг резко поднялся со своего стула, подаваясь в мою сторону. Вскрикнула и тоже подскочила как ужаленная, отбегая от него по кругу брифинг‑приставки.
– Хотя нет. Уволю, если ты еще раз обратишься ко мне на «вы», – угрожающе зарычал и снова подался ко мне. Ну, а я от него, собственно.
– М‑марк Г‑германович…
– Иди сюда, – почти схватил меня за пиджак, но я успела увернуться.
– Ты…вы…ошалел…ли совсем?
– Да! Ошалел, Тань! Сюда иди, сказал!
– Зачем? – пискнула и навернула третий раз вокруг его стола.
– Надо!
Резкое изменение траектории. Рывок. И вот я уже стою, прижатая в углу к его сильному телу. Дышать совершенно не способна, только открываю рот как рыба и задыхаюсь, пока он просто стискивает меня в своих руках.
Поднимает одну ладонь и за шею будто бы приковывает меня к стене, а затем наклоняется и прикусывает нижнюю губу, буквально прожигая меня сталью своих глаз. Прикрывает веки, вдыхает полной грудью, и я замираю в ожидании того, как он набросится на меня.
– Нет, нет…, – шепчу я сбивчиво, чувствуя, что кровь в венах уже почти вскипела.
– И за это слово я тоже буду увольнять, Таня.
Его губы так близко. Еще чуть‑чуть и будет короткое замыкание. Да куда уж там? Меня уже колошматит как ту Каштанку!
Ой, спасите! Помогите! Кто‑нибудь, умоляю!!!
– Марк Германович, к вам Герман Адрианович. Говорит, что дело срочное, – вдруг оглушает нас голос секретарши Хана по внутренней связи, и мы оба вздрагиваем, а потом и смотрим друг на друга как душевнобольные.
Господи, это его отец что ли пожаловал? Ой, мамочки…
С писком пытаюсь выпутаться из его рук, но он не отпускает, пытаясь заглянуть мне в глаза.
– Тань!
– Пусти! Пусти немедленно! – но он не подчиняется и мне приходится со всей дури наступить ему на ногу острой шпилькой своей туфли, – Пусти, говорю!
Тут же слышу грязное ругательство, и я все‑таки выпутываюсь из его хватки. И бегом к двери. И очень вовремя, так как именно в этот самый момент дверь в кабинет Хана открывается и на пороге появляется импозантный мужчина лет сорока пять максимум.
– Добрый день, – выдавливаю я из себя и все‑таки выбегаю из чертового кабинета.
Вот только дух перевести не могу, потому что в спину мне прилетает угрожающее:
– Вечером поговорим, Тань!
