Чувства наизнанку
Очередной рывок и я услышала, как пуговица от моей блузки отлетела в неизвестном направлении, а через пару мгновений его горячие ладони дотронулись до моей груди. Потянули кружево белья, и я с ужасом услышала треск нежной ткани.
– Ответь мне, – прикусывает он мою нижнюю губу, но я только отрицательно трясу головой, сама того не зная, спуская его демонов с цепи.
– Марк! – охнула, когда его темноволосая голова опустилась ниже и сомкнулась на моей напряженной вершинке.
А в ответ только довольное урчание и еще одна атака, которая, к моему ужасу, заканчивается болезненной судорогой между разведенных ног.
– Остановись, – бормочу тихим, сбитым шепотом, но ему и дела не было до моих просьб.
– Я рассчитывал услышать несколько другое, – и дьявольская улыбка прожгла меня насквозь, посылая по коже волну сумасшедших мурашек.
Непонимающе распахнула глаза, а потом резко зажмурилась, так как его руки в одно движение сорвали застежки пояса с чулок, а затем приподняли меня и буквально содрали с меня нижнее белье.
И где‑то здесь я опомнилась, понимая, что со скоростью света лечу в сети этого похотливого паука.
Потому что его пальцы оказалась там, где им не следовало быть! Нагло. Беспардонно. Как будто он имел на это право.
– М‑м, видишь, Таня… Ты такая мокрая. Для меня.
Резкий взмах руки и мою ладонь обжигает боль от пощёчины. И пока Хан стоит абсолютно потрясенный моим поступком, я соскальзываю со стола, тут же одергивая свою юбку и несусь на выход, не забыв прихватить свою сумочку.
– Таня! – рычит он мне вслед, а я только вскидываю руку с поднятым средним пальцем и еще сильнее припускаю в сторону лифтов.
– Иди ты к черту! – шиплю я и на ходу ловлю спустившийся с ноги чулок.
Глава 2 – О том, как я потеряла стыд…
Таня
– Тань! Танюха! Татьяна Юрьевна, черт тебя раздери! – вырывает меня из сна голос моей закадычной подруги.
– А‑а? – вздрагиваю всем телом и разлепляю я глаза, осоловело смотря по сторонам и решительно не понимая, что происходит.
– Бэ! – рычит Ковалёва.
– Ты на кой, спрашивается, разбудила меня, женщина? Мы что горим? – бухчу я, переворачивая подушку прохладной стороной, а потом снова заваливаюсь на нее и блаженно выдыхаю.
Так по кайфу! Прохладно…
Ведь тело странно ломит и вообще в комнате что‑то неприлично жарковато.
– Вот так значит? Я ее тут от кошмаров спасла, а она морду воротит, неблагодарная…
– Кошмаров? – приоткрыла я один глаз.
– Кошмаров!
– Какая содержательная беседа у нас с тобой выходит с утра пораньше, но давай перенесем её на более позднее время, – снова пытаюсь ухватить дрему за хвост.
– Кошмаров, Тань, – бухтит Нинка и я прямо вижу, как она обиженно дует губы.
Снова открываю глаза и точно – сидит, словно надутый ребенок, хорохорится.
– Ну чё там? – сдаюсь я и переворачиваюсь на спину.
– Чё, чё… Стонала, будто тебя режут и все повторяла как заведенная: «Марк, не надо. Марк, отпусти…».
Ля, какие веселые истории!
Внутренности моментально обварило кипятком да так неожиданно сильно, что пришлось судорожно стиснуть бедра. А потом медленно прикрыть глаза и беспечно улыбнуться подруге, чтобы не выдать себя с головой. Чтобы она не увидела в моих бесстыжих глазах даже намека на то, что я позволила вчера с собой сделать.
– Вот же мерзость какая! Даже во сне мне покоя не дает, гадкий тарантул! – пожала плечами и показательно вздохнула.
– Что он тебя там пытал, Тань?
– Где? – ужаснулась я.
– В кошмаре твоем, ну!
– А‑а‑а, ну да пытал, Нин, – кивнула я и снова откинулась на подушку, прижимая руку к неистово колотящемуся сердцу.
И в этот самый момент картинки сновидений, словно яркие грани калейдоскопа завертелись в моем сознании. Зачем мои замшелые мозги решили все это прокрутить во снах еще раз – черт его знает! Но, Боже, да, это случилось! Снова. Как наяву.
Я. Он. Чертов стол…
Так, стоп!
– И как пытал? – никак не могла угомонится подруга, а с ней и услужливые воспоминания усиленно бомбардировали мои мозги.
Поцелуи. Прикосновения. Толчки.
– Лишил премии на полгода, Нинусь, – проскрипела я и накрылась подушкой с головой.
– Извращенец! – зарычала подруга, а я ухмыльнулась, искренне соглашаясь с такой формулировкой.
Ковалёва еще что‑то бухтела и вздыхала, затем встала и потопала в душ, а после на кухню, чтобы сварить себе кофе позабористее. А я только слушала ее возню и снова медленно погружалась в сон. Почти растворилась в его теплых, обволакивающих объятиях, а потом мое сознание прострелила ужасная, просто отвратительная мысль – сегодня суббота, а это значит, что уже после завтра я должна буду прийти на работу, в офис, где будет и Он тоже.
Прийти и взглянуть ему в глаза!
И тут же протестующий стон сорвался с моих уст. А потом и еще один, вперемешку с рычанием.
Да за что, блин, мне это все? За что?
– Ты что тут опять стонешь, горемычная? – ворчит Нинка и я чувствую, как под ее весом прогибается скрипучий диван.
– Ну что за утро? Уже постонать не дают спокойно человеку, – бухчу ей в ответ и выныриваю из‑под подушки.
– Утро начинается не с кофе? – протягивает она мне кружку с ароматным напитком – все как я люблю: черный и без сахара.
– Не с кофе, – согласно тяну я и делаю большой глоток, жмурясь от удовольствия, – спасибо!
– Пять рублей, – лохматит мне волосы Нинка и встает на ноги, – слушай, мне тут из салона написали, один мой мастер заболел. Ты как, не обидишься, если я скажу тебе, что через два часа должна выйти на замену? Лето, отпуска, мне некого больше выдернуть.