Цугцванг

А сегодня мне двадцать один. Похож ли я на того парня, что шесть лет назад отмечал эту дату? Не знаю. Наверное, нет. Многое изменилось. Но надеюсь, что не мое лицо. Я все еще молодой и амбициозный. Если это повторять чаще, то обязательно в это поверю.

Хотя кого я обманываю? Сегодня стукнуло двадцать семь, и я запиваю эти проклятые цифры ромом. И мне не стыдно. Завтра не хочу просыпаться. Завтра будет тот самый день, что изменил мою жизнь. Разделил ее на «до» и «после». И нет, ни в коем случае это не дата двухнедельной давности. Нет! Тогда ничего не произошло. Ничего. НИЧЕГО. Я просто… защищался.

Я ничего не сделал…

Это не сравнится с моим шестнадцатилетнем и днем после него. Мама. Папа. Я люблю вас. Я изменился ради себя, чтобы вы мной гордились. Или хотя бы не осуждали и не стыдились. Я хочу верить, что вас не подвел. Вы же не осуждали меня за то, что случилось двумя неделями ранее. Нет. Вы ничего не сказали. Потому что я ничего такого не сделал. Ничего…

Если повторять все это чаще, то я это уверую.

Хотя зачем снова кого‑то обманывать? Здесь? Здесь я могу обмануть только самого себя, чем собственно и занимаюсь. Какая это глупость. Но… Это и слабость. Ненавижу! Не могу написать правду, которую знаю, ибо боюсь увидеть ее на листе бумаги. Я не хочу визуализировать то, что причинило боль всем. Что изменило мою жизнь. Что перевернуло ее вверх тормашками. Что заставило полюбить звук выстрела. Запах железа. Ощущение холодной рукоятки, что согревается под теплом моего тела. Отправной точкой является тот холодный день февраля.

И все же именно чертова сентиментальность не дает мне полноценно ощутить мой день рождения. Почему я не изменил дату? Почему? Разве мне так хотелось страдать в этот день? Хотя… Если бы я указал в документе любое другое число, это не отформатировало бы мне память, что именно двадцать пятого февраля ничего не произошло. Все нормально. Обычный день. Нет! Я так бы и сидел, пил ром, упивался воспоминаниями.

Я просто не хочу врать. Устал. Но и моя жизнь не может подразумевать чистой правды и искренности. Поэтому, если есть шанс, хоть где‑то быть честным самим с собой, то пускай это будет день моего рождения. Я родился двадцать пятого февраля двадцать семь лет назад. Одиннадцать лет назад праздновал последний свой день рождения в кругу семьи. А потом все рухнуло. Вспыхнуло. И превратилось в пепел.

 

27 февраля, пятница

 

Мне кажется, что город даже не подозревает, что календарь готов сорвать потрепанный месяц зимы и облачится в весеннее кружево; некоторые магазины до сих пор не могут снять с витрин снежинки, искусственные веточки ели и гирлянды, вся эта новогодняя мишура недавно была замаскирована под двадцать третье февраля, а сейчас, наверно, подстроится под восьмое марта. А мне охота полноценно ощутить начало весны.

Утро наступило в пять часов, когда во дворе заорала моя машина – не очень аккуратный сосед упал на нее. Ужасно. Во всем виноват гололед (или дворники, что не собираются чистить парковку), скрытый под свежевыпавшим снегом, на нем и не удержался сосед, всем своим весом упал на мою «хонду». Выключив сигнализацию, я так и не смог заснуть, опасаясь, как бы кто другой не упал или не врезался в машину. Но все обошлось. Я взглядом проводил выезжающий со двора автомобиль соседа, заварил крепкий чай и на протяжении полутора часов сидел перед телевизором, листал каналы и изредка обновлял содержимое кружки.

Ближе к семи утра оторвался от телевизора и заставил себя принять душ. Как назло, в самый неподходящий момент понял, что дико хочу спать. Поэтому приятную горячую струю воды пришлось сменить холодной и терпеть мурашки, что мгновенно разбежались по всему телу, и вылез только тогда, когда начали стучать зубы.

На завтрак как обычно не хватило времени – забыл, что ночью выпал снег, и мне придется потратить это время на то, чтобы откопать машину из сугроба.

Уже в коридоре, когда зашнуровывал ботинки, мне позвонили. Мелодия играла в гостиной (снова забыл про телефон, что перед душем поставил зарядиться), поэтому прям в обуви прошел в комнату, взял смартфон с тумбы и ответил:

– Слушаю.

– Доброе утро. Мы можем сегодня встретиться?

– Деньги у вас?

– Естественно. Однако мне нужно обсудить одну…

– Не по телефону.

– Где и когда вам будет удобно?

Я взглянул на часы – половина десятого. Если есть возможность решить что‑то сейчас, то это только к лучшему.

– Давайте через три часа в «Неаполе».

– Договорились. До встречи, – и он положил трубку.

Мгновенная слабость с трепещущим волнением обхватили меня; как стоял в гостиной, так и лег на ковер. Раскинул руки, ноги и смотрел в потолок.

Следующий звонок разбудил меня. Звонил Егор, но я не мог заставить себя ответить. Скажу больше, я не мог себя заставить отключить звонок, эта мелодия продолжала убивать тишину. И потом снова. Смартфон лежал в миллиметрах от руки, я чувствовал его, но не мог пошевелиться.

Наконец достал силы из резервного запаса, поднялся, когда на часах было почти одиннадцать, и до моей встречи оставалось меньше часа. Приведя себя в порядок, я спустился чистить машину.

Добрался до «Неаполя», занял столик у стены с полками, на которых стояли декоративные цветы. Данное заведение мне нравится, познакомился с ним давно. Самое любимое блюдо здесь – это суп‑пюре из шпината с беконом. И когда‑нибудь оно мне надоест.

Сделав заказ официанту, я расслабленно расселся на стуле и осматривал посетителей, коих тут было не много.

Через полчаса, когда я приступил к супу, напротив меня сел мужчина, встречу с которым я ждал.

– Приятного аппетита.

Я кивнул, однако вежливости такой не ожидал. Мы явно тут собрались не для дружеской посиделки. Он заказал только кофе и сразу же перешел к делу, я чуть не подавился.

– Вы все уничтожили? Я должен знать, что против нас ничего не осталось, – продолжал он, склонившись над чашкой кофе.

– Вы все видели своими глазами.

Собеседник поморщился.

– Вы сами попросили предоставить вам фотографии. Этого разве недостаточно?

– Я не видел уничтожение.

– Вы желаете убедиться? – Ишь какой предвзятый клиент попался, требует максимальных доказательств. Ну я достал смартфон и пододвинул его мужчине.