Да, нет, возможно
– Тогда, возможно, пора уже купить мне машину. – Я скрещиваю руки на груди.
– Майя…
– Иначе я застряну дома на все лето. Все наши планы пошли коту под хвост. И нет, я не пойду ни в танцевальный лагерь, ни в тот, где собирают роботов, можешь даже не напоминать. Я все равно не смогу до них доехать. – Я смотрю на нее в упор. – Кстати, папа звонил, сказал, что сегодня не приедет. Но у тебя после ужина совещание. И как я в таком случае попаду домой? Чувствую себя как на привязи.
– Кто‑нибудь подбросит тебя после ифтара, иншаллах. На все воля Аллаха.
– Будь у меня машина, этого бы не было. Мне уже семнадцать.
– Машина – это дорого. Тебе понадобятся страховка, бензин, обслуживание. Нам и так непросто платить аренду за два дома, счетов за их содержание тоже два. Учитывая, как много на нас свалилось, было бы здорово, если бы ты хотя бы на время перестала со мной спорить. Хотя бы на время этого ифтара.
– Это не ифтар. Это встреча с избирателями.
– Это ифтар. – Мама строго на меня смотрит. – И я круглые сутки работала, чтобы его подготовить. Самое малое, чем ты можешь помочь, – это перестать показывать характер в присутствии всех собравшихся. И честное слово, Майя, если…
Но она не успевает закончить мысль: именно в эту секунду все, кто поддерживает Россума, бросаются наружу через двери зала, расположенные напротив нас. Выглядит все это так, будто по полу рассыпались красные, белые и синие конфетти.
– Вот он! – выдыхает мама. Буквально за мгновение рассерженное выражение на ее лице сменяется веселым. Хвала Джордану Россуму.
Я сразу узнаю его по серому костюму и желтому галстуку, потому что листовка с его портретом – те же кудри, та же улыбка – висит у нас на холодильнике. Мама его обожает, поэтому у нас во дворе стоит даже не один, а целых два знака в его поддержку. Но она не успевает сделать даже шага в нужном направлении: Россума уже окружила толпа.
Я смотрю на часы. Еще семь минут.
– Алина? – спрашивает кто‑то.
– Лорен? – Мама широко распахивает глаза. Я слежу за ее взглядом и вижу женщину с темно‑русыми волосами, облаченную в деловой костюм. Она пересекает комнату и стискивает маму в медвежьих объятиях. Мама Джейми. Она‑то совсем не изменилась, и я сразу ее узнаю́.
– Ты как здесь оказалась? – спрашивает Лорен.
– Я вхожу в инициативную группу от мечети. Мы помогали все тут устроить. А ты тоже вступила в Межконфессиональный союз?
– Нет, просто мой племянник – помощник руководителя избирательного штаба. Я все пыталась попасть хотя бы на какую‑нибудь встречу, чтобы поддержать его. – Лорен поворачивается ко мне и окидывает удивленным взглядом. – Не может быть! Это Майя?
– Она самая. – Мама похлопывает меня по плечу.
– Объясни мне, как это работает? Почему они так быстро вырастают? Посмотри на Джейми. Он уже выше меня ростом! – Она оглядывается по сторонам. – Джейми! Подойди и поздоровайся.
– Так вот, значит, с кем Майя разговаривала.
Я снова смотрю на Джейми. Но тот, кажется, ничего не заметил: его внимание поглощено сообщением на телефоне.
– Джейми! – окликает его мама погромче. Он вздрагивает, поднимает голову и моргает, а потом подходит к нам.
– Джейми! – Моя мама наклоняется и обнимает его. – Как здорово, что вы с Майей уже успели поговорить. В каком ты сейчас классе?
– Осенью иду в выпускной.
– Конечно. Как и Майя.
– Между ними разница всего в три с половиной недели, помнишь? – улыбается Лорен.
– Точно! – смеется мама, поворачиваясь ко мне. – У Лорен начались схватки в кафе, как раз когда мы заказ делали!
– Мы ведь обещали друг другу, что продолжим встречаться за кофе.
– Мы и встречались. Какое‑то время.
– Но школа…
– Работа…
– Годы летят очень быстро. Время постоянно оставляет нас в дураках.
Мне никогда не понять, почему то, сколько лет прошло, каждый раз так удивляет взрослых. Жизнь ведь это буквально годы, которые прошли. По‑моему, это своего рода ритуал: стоит моей маме начать болтать с подругой или кем‑то из тех членов семьи, с кем она давно не виделась, и все – половину разговора они будут обсуждать, как летит время, а вторую половину – обещать друг другу встретиться снова как можно скорее (а потом почти никогда не держат слово).
– Для меня эти выборы – дело семейное, – шутит Лорен. – Но я так занята планированием бат‑мицвы Софи, что помогаю мальчикам гораздо меньше, чем хотелось бы. Джейми – молодец: он и рассылками сообщений занимается, и аналитику по нашим социальным сетям собирает. Настоящий спаситель. Перепостов информации о кампании у нас много, но волонтеров кот наплакал.
– Все внимание и все волонтеры достаются общенациональным выборам, – кивает мама.
Они продолжают болтать, а я смотрю на Джейми. Понятно теперь, почему он кажется мне таким знакомым, но, клянусь, я точно уже видела его взрослым. Но когда стоит мне решиться и спросить его, в какой школе он учится, как по залу разносится громкий голос.
– Как у вас сегодня дела? – спрашивает, подходя к нам, долговязый парень. В руках у него папка, на лице – улыбка, такая широкая, что я, кажется, его зубы мудрости вижу. Он кивает Лорен и Джейми, а потом сосредотачивается на нас с мамой. – Я Гейб. – Он протягивает руку.
– Алина. Приятно познакомиться. – Мама отвечает ему рукопожатием. Перед ней просто один из парней, работающих в избирательном штабе, даже не сам кандидат, но мама приходит в совершеннейший восторг и превращается в человеческий эквивалент эмоджи с глазами‑сердечками.
– Можем ли мы рассчитывать на ваши голоса в следующем месяце? – Гейб выуживает из своей папки две брошюры и передает нам. – Отклики нам приходят исключительно поддерживающие, но в конечном счете все зависит от тех, кто пришел голосовать.
– Мне пока рано голосовать, – объясняю я.
– А сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– Что ж, в семнадцать уже можно стучать в двери.
– Что?!