Дети Духов. Часть 2
– Да вы дадите договорить или как?! – наконец возмутилась Мыта. И хоть с её мелким росточком это и могло показаться кому‑то смешным, однако все испуганно притихли, и даже громадный медведь прикрыл морду лапой. Скоморошка, обиженно нахмурившись под преувеличенно внимательными взглядами, покорно ожидающими от неё дальнейших слов, и рявкнула – Завтра начинаем! Всё!
Что там за кукольную историю показывали Жита, Мыта, Чароплёт и Резвые ноги, Жердь толком не знала. На представление не ходила, да даже и до этого особо не следила за ними, когда скоморохи, располагаясь на привалах, только сочиняли да разучивали роли своей дурацкой сказки, при этом периодически фыркая, давясь от смеха и косясь на неё. Девушка с этим ничего общего иметь не желала и, обиженно надув губы, отходила куда подальше, потому как явно её передразнивают.
Вместе с Волчком, Игруном, Пузой, и конечно медведем, вышла на площадь в свою очередь. Даже чуть пораньше, когда сумерки только начинались, так что самый конец представления застали. Громкие одобрительный гул, звон монет в чаше и раскланивающиеся куклы над занавесом.
– Большую толпу собрали – Волчок восхищённо выговорил.
– Нам же лучше – скрывая зависть, фыркнула Пуза – зазывать меньше.
– Если не разойдутся все, пока меняться да готовиться будем – недовольно проворчал Игрун.
Впрочем, Игрун зря тревожился, гуляния в городе только начинались. Не по домам же народу сидеть в долгие зимние вечера, когда во тьме и дел то нормально не поделаешь, особенно мастеровым, что уж говорить о молодёжи купеческой да боярской. Вот и развлекаются.
Публика взволновано посторонилась, пропуская, да на медведя глазея, в предчувствии нового представления. Смотрят, однако близко не подходят, только обсуждают с ленцой, грызя орехи да посасывая леденцы на палочке. Что они, про медведей не слыхивали? Да многие даже и видали, и знали какой это страшный зверь, который одним ударом лапы, с длинными острыми когтями, запросто голову снести может. А тут‑то вообще громадный, злой и, явно далеко не молодой и глупый, которому поиграть лишь бы. Такому человека загрызть да скушать, небось привычное дело. Словом, не обычный лесной мишка, а настоящий пещерный медведь, про коих только сказки сказывают, о злобе, силе, да коварстве ихнем.
Зато как факелы по кругу установили, и Жердь скинула плащ и обнажила своё абсолютно чёрное тело, лоснящееся от огней, так сразу на неё взгляды обратили.
– Крашенная небось, Скоморошка же…
– Ага, и глаза, и зубы, и язык даже?
– Что ж такого? Говорят, бывают чёрные люди.
– То не такие – сообщил, явно по виду купец – видал я их, когда с сарахарами торговал. Люди как люди, только кожа чёрная, а так, глаза как у нас, зубы белые, язык красный и ладони светлые. А эта… будто и правда заколдованная… – и покосился на уезжающую с площади повозку, в которую убрали кукольное представление.
Не обращая внимания на разговоры, начала исполнять шуточную сцену, которую придумала вместе с медведем. А в голове то мысль засела – «Что ж там за историю перед этим показали?» – медведь лежит посреди дороги, вроде как спит, похожий на огромную кочку. А Жердь вышагивает на прямых ногах, не глядя себе под ноги, да и наступает на него – «Потом подгляжу, тайно… Сейчас нельзя отвлекаться…» – взяла себя в руки. Медведь начинает шевелиться, ворочаться с боку набок, не понимая, что же произошло, как и девушка, удивлённо пытающаяся сохранить равновесие. Вот он привстаёт, крутится на месте, рычит страшно, а девушка качается испуганно, прижимается к его спине, чтоб не заметил. Наконец он совсем встаёт на задние лапы, пытаясь передними сбить с себя, стащить непонятную помеху, девушка удивительно вовремя шарахается то туда, то сюда, перебирает конечностями под непрекращающийся хохот толпы, и неожиданно оказывается сидящей у него на голове в нелепой позе. Какое‑то время медведь смешно ворочает голову в её поисках, но вскоре находит, и задрав нос, широко открывает огромную злобную пасть, чтобы сожрать её. И той ничего не остаётся, как только упереться руками в широкий кончик его наморщившегося носа да встать вверх ногами, при этом обязательно смешно ими болтая, дабы тот не дотянулся ещё и когтями. Кончается всё тем, что медведь сильно чихает, падая при этом на передние лапы, и девушка, под испуганный вдох толпы, слетает с него, но совершив по земле кувырок, встаёт на ноги совершенно невредимая, и вытянувшись в струнку, вместе с медведем, делает поклон, под звон падающих вокруг монет и аплодисменты благодарной публики.
Как ни странно, Жерди нравилось это. Нравилось дарить улыбки и радость, а взамен получать благодарность, хоть в виде монет, а хоть и просто так, в виде одобрительных криков и оваций. Да даже вид счастливых лиц задевает какие‑то струны в её душе. Такое чувство, будто некие духи будоражат, помогая и поддерживая. Только где ж эти духи? Откуда им взяться? Или это сама тьма дарит такое блаженство? Ведь на её чёрном теле нет места для других знаков…
Так продолжалось день за днём. Толпы собирались всё больше, а ещё шепотки, и взгляды странные на неё. Так что подозрение закрадываться стало. Потому, как не крепилась Мрачная Жердь, а всё ж не выдержала. И однажды, по плотнее завернувшись в меховой плащ, тайно отправилась на кукольное представление.
Смешалась с толпой, но близко подходить не стала. Не хватало ещё маячить в первых рядах, лишнее внимание к себе привлекая. Тем более там уже не простые горожане, всякие богатеи со слугами, некоторым боярыням вон даже стульчики поставили, дабы те со всем удобством могли насладиться зрелищем, о котором уж весь город судачит. Нет уж, Жерди и так сойдёт, возок со сценой и отсюда хорошо видать. И слышно нормально, толпа необычно тихо себя ведёт, пока повествование длится. Эх, самое начало пропустила, ну да ладно, и так понять можно.
Вот кукла, в сарафане и платочке, двигается над занавесом, изображая беззаботность. То цветочек понюхает, то погладит неожиданно высунувшуюся прямо перед ней, откуда‑то снизу, ёлку, или просто миром полюбуется, расставив руки. И при этом ещё напевает писклявым голоском, рассказывая зрителям о своей нелёгкой судьбе:
В глухом лесу, на куче мха,
С медведями живу одна.
Хоть не имею ни шиша,
Законная царевна я…
Потом ещё деревянный медведь, голосом Чароплёта, исполнил «песню одинокого медведя», и так уже не раз слышанную Жердью, скоморохи вечно её в дороге всею толпой орут. Наконец сцена изменилась и действие переместилось во дворец, где придворные распутничают, воруют из казны и занимаются другими неприглядными делами. А царица совещается со своим министром, при этом распивая вино:
Конец ознакомительного фрагмента
