Дети Духов. Часть 2
– Уцелевшие верно в Забугар подались… – продолжила Бурька, да вдруг как шикнет – Тихо! – вздев настороженно свой меч, который теперь и так‑то из рук не выпускала.
– «Словно это я, а не она, языком весь вечер треплет почём зря…» – Гром, однако, тоже рукоятку обхватил, да прислушался к ночным шорохам. Звук становился всё сильнее, и наконец, раздвинув ветви, подслеповато жмурясь и покачиваясь, всё с тем же бочонком и огромным мешком, на свет костра выбрался Босой. Тяжело плюхнулся, к теплу поближе, и первым делом, вырвав пробку, приложился к бочонку, в котором, судя по всему, не так уж много и осталось. Наконец оторвавшись, произнёс вытирая губы:
– Что за дела? Никого нет, хорошо хоть огонь развели, еле нашёл…
– А ты где был?! – обрела свой грубоватый голос Бурька.
– Да там – махнул непойми в какую сторону рукой – в кустах спал.
– Побили нас – объяснила она – кромеши неожиданно напали. Кто жив, кто мёртв, а кого в полон угнали, незнаем.
– У… – понятливо кивнул Босой головой – Бывает… – и так равнодушно опять задрал бочонок над головой, что Грому прям захотелось съездить ему ногой в морду – Ну чего смотрите? – произнёс отхлебнув, и заметив хмурые взгляды своих младших товарищей – А вы, отправляясь на войну, думали что всегда побеждать будете? Такова судьба ватажника, все знали на что идут… Уж сколько раз в таких переделках побывал. Ну… – тряханул бочонок возле уха, проверяя сколько там ещё осталось – За весёлые да хмельные пиры в мире духов! – и пустил пузатую тару по кругу.
На следующий день Бурька молчаливо бродила по всему бывшему воинскому лагерю кругами, ковыряясь в кучах пепла, переворачивая трупы и роясь в мусоре, выискивая всякое добро. Найденное отволакивала к их стоянке, аккуратно складывая, и видно даже не задумываясь как они всё это тащить будут, да и зачем?
Босой просто валялся возле костра, подложив под голову свой мешок, отходя от похмелья да изредка равнодушно поглядывая из‑под полуприкрытых век, на растущие объёмы рухляди, аккуратно разделённые на кучи по назначению: со съестным, с различным снаряжением воинским и конским, да со всякими одеждами, тканями или верёвками.
Гром сидел на берегу, неосознанно теребя оберег, что выдала ему ведьма, и с тоской наблюдал, как по рябой от мелкой противной мороси воде, отражающей нависшее пасмурное небо, проплывают первые, ещё только чуть тронутые желтизной, осенние листья. Его всё никак не отпускали думы про суженную.
Вдруг тёплым воздухом окатило, будто сам дух ветра шумно на голову выдохнул, так что аж волосы взвились, и тут же фырк недовольный сзади.
– Черныш? – боясь поверить, недоверчиво произнёс Гром полуобернувшись – Черныш!!! – завопил вскочив, и обхватив сильную толстую шею обеими руками, упёрся лбом в чёрное плечо друга потерянного. Конь аж остолбенел, так и замер в своём непутёвом виде, весь взъерошенный, в гриве и хвосте мусор древесный, да иголках сосновые, в бахроме на копытах репьи нацепились, седло набок сбито – Черныш… – ласков шептал Гром, чуть не плача и поглаживает его – Как же ты?
– Проголодались видно, на одной траве лесной, без овса‑то… – Босой тоже повеселел, поглаживая двух кобылок, что уже рылись в припасах Бурькиных – Ну теперича и домой можно, хоть не пешком добираться…
Всё ж отправились только утром. Пока лошадей в порядок привели, да упряжь кой‑какую наладили из того, что нашли. Припасы нужные отобрали, да на лошадях закрепили. Да и не сподручно на ночь глядя в дальний путь отправляться.
Босой ещё и нарядился богато. Не с собой же мешок тащить, и так места мало, а там всякая одёжка оказалась, которую у купца он стырил. Порты бархатные, рубаха крашенная, кафтан золотом вышитый, пояс с бляхами дорогими, шапка с опушкой собольей. Особенно сапоги его порадовали, новенькие, мягкие, удобные. Как одел всё, ну чисто боярин знатный.
– Ну хватит любоваться‑то – поторопила Бурька со своей лошади – всё одно пропьёшь.
Да и Черныш нетерпеливо копытом бьёт, глазом косит.
– Хошь и побитые, а домой аки князь явлюсь! – последний раз довольно оглядел себя, да аккуратно, так чтобы новьё не помять, на лошадку взгромоздился, в седло из одеяла старого устроенного – Нам значится туда – тыкнул пальцем на северо‑запад.
Гром тоже в седло вскочил, коня по шее похлопал, да и отпустил уздечку, как до этого делал, давая свободу. И тот пошёл, только в обратную сторону, к броду и тропке что на юг, в степь ведёт.
– Эй, ты куда?!
– Куда дух судьбы приведёт… – даже не обернулся, только рукой махнул на прощанье – Лихом не поминайте…
– Ну а ты‑то чего, Бурь?! – воскликнул Босой, увидав как Бурька легонько пнула свою кобылу, да узду потянула в сторону, направление указывая, и та с радостью потрусила за Чернышом Грома.
– Куда дух верного меча указывает…
– Тьфу‑ты! Совсем дурные… Вот чтоб вас обоих эти самые духи и побрали… – разворачивая лошадь следом за ними, выругался Босой. Ну правда, не одному же через эти глухие, разбойничьи места пробираться.
– Скачем всё и скачем… Уж сколько дён не пойми куда… Одна степь голая кругом, с этой травой пожухлой… Небось и морозы скоро…
– А ты всё ноешь и ноешь всю дорогу – отвечала Бурька Босому.
– Так у меня уже весь зад отбит! – возмутился тот – Уж лучше веслом на ладье ворочать…
– Вон там распадок хороший – снова перебила его Бурька – и ручей есть. Гром! – позвала.
– А? – обернулся всадник впереди.
– Привал на сегодня…
Споро, уж каждый привычно знал своё дело: расседлали да стреножили лошадей, пустив их выискивать ещё зелёную травку, набрали сухих веток в кустах вдоль ручья, костерок развели да похлёбку заварили.
Пока готовится, Бурька взяла свой здоровенный меч и выдернула из ножен тот клинок, что Грому отдала, указав им в сторонку.
– Ну‑у… – заново заныл Босой – Дай передохнуть‑то хоть – всё ж поднялся, не надеясь на милость своей неугомонной ученицы – и куды тебе двуручный бой‑то ещё? И так быка кулаком зашибить можешь, а в большой битве, где стеной стоят, так он бесполезен вовсе…
С тех пор, как по петляющим узким и каменистым тропам спустились с сопок забродья, и выехали в степь, Бурька так и пристала к Босому с требованием научить её обращаться с двумя мечами, и неуклонно заставляла его заниматься с ней на каждой остановке.
Однако, наблюдая за ними, при этом не забывая помешивать в котелке, Гром заметил, что ныл‑то Босой больше для порядка. Как только он вставал напротив Бурьки, взгляд его становился острым, движения непредсказуемые и опасные, а голос, указывающий на оплошности ученицы, строгий и жёсткий. И даже прутья в руках, коими он выводил слаженно и красиво, будто не бой показывал, а загадочный танец, казались настоящими мечами. Видно, от скучной дороги с двумя упрямыми, не нюхавшими настоящей жизни, молокососами, с коими и поговорить‑то особо не о чем, да ещё и лишённый возможности охмелеть да забыться, он и сам втянулся. С тоскливой радостью вспоминал свои былые умения и навыки, и теперь действительно хочет передать их, дабы не пропали они в туне, вместе с ним.
