Дитя моря и света
– Ну вот, – Кира посмотрела на Алю, словно та ей чем‑то насолила.
***
Стоять на раздаче означало, что ты в некотором роде и официант, и посудомойщица, и уборщица, только зарплату не получаешь. Тамара Николаевна считала, что приучает воспитанниц к труду, готовит ко взрослой жизни. На Алю это действовало с точностью до наоборот: теперь она точно знала, что так трудиться всю оставшуюся жизнь не хочет. Но сейчас она стояла возле мойки и доставала из глубокой раковины чистые и сухие стаканы, ставила на тележку, наполняла их безвкусным чаем. От этой рутины ее спасало только одно – мечты.
Они были о том, как Аля выйдет из ненавистного приюта, буквально построенного на пепелище, получит комнату в общежитии или домик ― пусть не идеальное жилье, зато свое. Там она создаст уют и красоту, обустроит все, как сама захочет. Поступит в колледж, получит красный диплом ― звучит слишком оптимистично, но в мечтах возможно все. Может, она даже поступит в университет. Дальше воображение понесло Алю в шикарный офис, где она будет работать бухгалтером, экономистом, на худой конец секретарем, или как сейчас модно говорить офис‑менеджером, но обязательно у какой‑нибудь шишки. Да!
Улетев в грезы, наяву Аля не заметила, как заполнила всю тележку чаем. Очнулась, со вздохом покатила ее в зал. Половину столов уже накрыли, значит надо поторапливаться: скоро нагрянет народ. Она бегом бросилась назад к мойке.
Когда уже все дети гремели ложками, поедая овсянку, она тоже могла позавтракать. Наложила каши, взяла стакан с чаем, не забыла ложку и все это поставила на поднос. В зале стоял гвалт, все о чем‑то болтали, некоторые смеялись. Когда Аля проходила мимо стола девочек, кто‑то крикнул:
– Белоснежка! ― и за столом прыснули.
Она старалась ни на кого не смотреть, искала свободное место и, как только увидела, прибавила шаг. Про себя думала: «Колледж – университет – офис», – и старалась не вспоминать подругу, Иле без нее лучше, она, наконец, обрела родителей. И тут Аля запнулась.
Кто‑то поставил ей подножку. Поднос со всем содержимым вылетел из рук, каша и чай по инерции улетели вперед, тарелка разбилась. Аля распласталась по всему проходу. В столовой повисла тишина, но поняв, что произошло, все захохотали, а потом и бурно захлопали. Аля лежала на кафельном полу, едва сдерживая подступившие слезы. Она зачем‑то представила, как жалко выглядит – с проплешинами, вся в каше, на полу среди сотен людей. Никто не помог, все просто перешагивали через нее и шли дальше по своим делам. Аля встала, натянула улыбку, отряхнулась. И, конечно же, тут подлетела воспитательница с упреками:
– Да что с тобой сегодня?! Ты под ноги не смотришь?!
Алю так и подмывало сказать, что она не сама шлепнулась, но тогда бы сама себе подписала приговор. Здесь не любят одиночек, а еще больше доносчиков.
– Я же не специально, сейчас все уберу, – попыталась оправдаться она. Но Тамару Николаевну это не остановило, она орала как заведенная, всем на радость:
– У тебя и руки не оттуда растут! Мало того, что бесстыжая, так еще и неуклюжая!
«Тише‑тише», – уговаривала Аля себя, – «потерпи, осталось совсем чуть‑чуть и ты вырвешься из этого ада».
***
После унижения в столовой Але просто необходимо было спрятаться, побыть одной. Ноги сами понесли ее к дубовой двери с латунной табличкой, гласившей «Библиотека». Рывком открыв ее, Аля поспешила к стеллажу с детской фантастикой.
И вот у нее в руках белая потрескавшаяся книжечка. На обложке ― веселый мальчишка в зеленом головном уборе. «Питер Пэн и Венди». Аля прижала книжку к груди.
– Я здесь посижу, – сказала она библиотекарше. Та кивнула в ответ.
Аля села за последний стол, поближе к окну. На улице бушевал ветер и падал противный мокрый снег, а в библиотеке было тепло и уютно. Снежинки липли к стеклу, тут же таяли и медленно скатывались.
Когда Аля была совсем маленькая, «Питера Пэна и Венди» она зачитала до дыр в прямом смысле. Каждая страница хранила в себе две истории – автора и ее. Когда у Али случался особенно плохой день и она отчаянно нуждалась в компании, а Ила задерживалась в школе, на выручку всегда приходили Питер с Венди. Книга успокаивала, давала забыться и, пусть на время, улететь от этого мира в красочный Неверлэнд. Она была как друг, который выслушает и утешит. Аля довольно давно не открывала эту историю. Но сейчас как же она хотела, чтобы Питер Пэн прилетел и к ней!
Увы, за окном не было никого и ничего, кроме слякоти и холода.
Аля читала главу за главой. Иногда она даже не глядела на предложения, но мысленно проговаривала их: помнила наизусть. Но тут она увидела то, что точно не ожидала. Записка, между двадцатой и двадцать первой страницей. Сердце гулко забилось: Аля узнала почерк Илы.
«Если ты вернулась в этот мир, значит, осталась одна. Значит все пошло не по плану. Прости. Я все исправлю. Представь, что ты Венди и к тебе прилетел Питер Пэн. Представила? А теперь вообрази, что Неверленд существует. Ты читаешь это письмо, потому что пришло время все узнать, но для начала ты должна вспомнить. Сама. Пожалуйста, постарайся! Я лишь могу немного помочь. Куда мы отправлялись помечтать? Помнишь? И верь. Ты должна верить»
Письмо было написано неразборчиво: Ила явно спешила. Сердце Али стучало уже и в горле и в ушах. Она помнила. Ни секунды не думая, Аля рванула с места, не забыла и прихватить с собой письмо. Она была права, подруга не бросила ее!
Вниз, вниз по ступенькам ― и она очутилась под лестницей у входа в подвал. Его никогда не запирали, так что Аля беспрепятственно вошла и закрыла дверь, оставшись в тишине и темноте. На ощупь стала спускаться по каменным ступеням. Шершавая, влажная стена под ее ладонями становилась все холоднее. Пахло сыростью и затхлостью. Здесь у Али всегда замирало сердце от страха, но и от предвкушения чего‑то хорошего. «Кап‑кап» – слышалось вдалеке.
Наконец она нашла то, что искала, ― старый деревянный шкаф. Он раньше стоял в комнате мальчиков, но его поменяли на новый ― этот был уже весь пошарпанный и кособокий. Его решили на время поставить в подвале, так о нем благополучно и забыли. Здесь, в приюте нигде не спрячешься, а девочкам позарез нужно было место, чтобы поговорить наедине. В библиотеке на них вечно шикали, хотя там почти никогда не было читающих детей, да и Илу не устраивал такой вариант. И вот, однажды на день рождения Али Ила сказала, что для неё есть сюрприз:
– Здесь нас точно никто не увидит и не услышит!
Именно она сделала этот шкаф уютным. Сейчас, со временем, он стал попахивать плесенью, да и подруги о нем подзабыли. Но Аля залезла в него, как раньше тысячи раз залезала вдвоем с Илой, и не стала закрывать скрипучую дверцу. Уселась на любимую мягкую подушку у левой стенки. Шкаф был довольно вместительным, чтобы спокойно выпрямить ноги. Аля подожгла фитилек одной из свечек, оставленных ей же в шкафу. То же проделала и с пятью другими: в кармане джинсов она всегда носила зажигалку для такого случая.
Кабинка шкафа наполнилась теплым желтоватым светом; на плакатах с мировыми звездами, висевших на задней стенке, заиграли блики. Тут же были приклеены вырезанные из различных журналов картинки: счастливая белозубая семья с двумя детьми, огромный дом, в окне которого виднелась наряженная елка. Эти две занимали больше всего места. Чуть поменьше был клочок страницы с толстым котом, вальяжно развалившимся на подоконнике.
