Дитя русалочки. Книга пятая

Переодевшись в черный как ночь костюм и взяв в руки скрученную ленту, она вышла в коридор. Капающие с открытого окна солнечные лучи мелко заиграли на мерцающей черной чешуе, часто покрывающей ее костюм. Еще пятнадцать минут. Она успеет немного разогреться. Войдя в зал, она присела на край лавочки и, вытянув ноги, сложилась в ровную складку.

– Ясмина! – позвал ее чей‑то голос. – Диана опережает тебя на целых полтора балла. Выступление с мячом было превосходным. Она сейчас в рейтинге занимает третье место. Жаль, что ты не видела. Тебе есть чему у нее поучиться. Мяч рядом с ней парил, как на веревочке.

Ясмина чуть приподняла голову. Это были девушки из Москвы. С ними она познакомилась еще перед первыми своими сборами, когда ее взяли на восемь недель в Москву. Столичные гимнастки невзлюбили ее с первого дня. И если в своей группе она была абсолютным авторитетом, то для них она была простой выскочкой. Несколько раз за те восемь недель Ясмина успела затеять громкие ссоры, которые потом разразились в большой межрегиональный конфликт между командами. Поэтому они запомнили Ясмину так хорошо, что не спутали бы ее ни с кем. Теперь на каждых соревнованиях, если они встречались, всегда вели холодную войну между собой. Эти девчата, конечно же, не откажут себе в удовольствии позлить ее. Но Ясмина научилась держать себя и делать вид, что ей абсолютно плевать на все их выпады. Хотя я сразу же заметил, как напряглись ее скулы, стоило ей услышать, что Диана превосходно выступила с мячом. Даже я услышал, как противно зазвенели ее нервы от ярости. Она встала со своего места и, высоко подняв голову, продефилировала мимо зачинщиц.

– Толстые неудачницы, – по‑кошачьи протянула она, поравнявшись с ними.

В ответ раздались колкости, но Ясмина посчитала, что не стоит даже делать вид, что расслышала это.

– Готова? – спросила ее Нина Степановна.

Ясмина кивнула и, наклонившись, принялась хлопать себя по упругим икрам.

– Я тебе еще покажу. Чтобы не высовывалась, – прошипела она себе под нос. Даже я вздрогнул от того, как она это произнесла внутри себя. Бедная Диана. Сейчас она ее обставит по полной.

Ясмина вышла на ковер. Раздался короткий щелчок, заиграла музыка из «Лебединого озера», а именно партия черного лебедя. Ее коварные глаза, холодная улыбка, оголяющая ровные белые зубы, резкие повороты, как никогда, хорошо вписались в этот образ злодейки. Мне даже кажется, что Ясмине не пришлось прикладывать сюда свой артистизм. Она просто показывала свою настоящую сущность во время этого номера. Черная атласная лента, как хлыст, вздергивалась над потолком, и летела вниз прямо в руки Ясмины, как живая змея. Временами это выглядело так, словно черное гладкое тело кобры крупной ровной спиралью окольцовывает гибкий стан гимнастки. Предмет вмиг ожил в ее руках, и теперь танцевала не только она, но и та черная тварь, ползающая на чреве своем и ядущая прах земли. Ясмина была ужасна и притягательна одновременно. Почему зло кажется таким таинственным и соблазнительным? Вот добро – оно понятно и открыто. И потому как будто кажется скучным. Зло же всегда покрыто какой‑то завесой, за которую хочется непременно заглянуть. Зло влечет к себе, завораживает, акцентирует на себе внимание, пленит с первого взгляда. Неудивительно, что единственное запрещенное дерево в раю оказалось таким большим в сознании первых людей, что затмило все остальные деревья, которых было целое буйство. Порой сам удивляюсь тому, какие мысли приходят мне в голову. Может быть, вы тоже могли бы мне задать тот же вопрос, откуда во мне такая тяга рассуждать о добре и зле и откуда мне известно про Эдем. Я сам не могу вам ответить. Просто я знаю это, и все. Как вот если бы вы просто знали, что после зимы идет весна. Я думаю, что если бы в то утро меня так жестоко не убили, то я был бы психологом или профессором теологии. Но мне не суждено, поэтому останется лишь нескромно предполагать, каким великим человеком я мог бы стать. А сейчас, глядя на то, как Ясмина взлетает вверх, а пятиметровая лента извивается вокруг нее волной, окольцовывает мелкими спиралями, я не мог отвести от нее своего взора. Настолько ярко горело это черное пятно на пастельном ковре.

Стоит ли еще говорить, что Ясмина в ту олимпиаду оставила всех своих соперников позади. Стоя на пьедестале почета, обвешанная медалями, она сдержанно улыбалась, глядя куда‑то в пустоту. Сквозь ее кошачий разрез глаз колючими бликами испускалось невидимое торжество. Когда все закончилось, сердце ее на миг успокоилось. Довольная победой, она тяжело закрыла глаза, и длинный выдох облегчения протянулся из ее ноздрей.

Но в этот день ее победы не нашли отклик в сердце родителей. Васим был бы и рад закатить привычный пир для дочери, только ситуация требовала отодвинуть это событие до лучших времен. В тот день Юми ни с того ни сего решительно настроилась уйти от мужа. Что на нее так повлияло, я и сам не мог понять. Она просто собрала вещи и решительно заявила, что уходит. Ревнивый Васим решил, что у нее кто‑то появился. И клялся убить ее любовника, кем бы он ни оказался. Потом он стал умолять Юми остаться, затем перешел на угрозы. Под конец он даже попытался с ней договориться, но Юми в этот раз проявила свою давно забытую твердость.

– Тогда мы будем судиться. Дочь я тебе не отдам, – пригрозил Васим. – Даже не думай. Ясмина останется со мной.

– Ты знаешь законы России, – хладнокровно заявила Юми. – Она моя дочь тоже. Ребенок остается с матерью.

Оскорбленная тем, что вместо ее триумфа у родителей оказались дела поважнее, Ясмина заперлась в комнате. Но, услышав, как ее начали делить, она тут же предстала перед ними. Не буду вам подробно передавать их перепалки. Мне самому от этого противно. Но одно я донесу вам слово в слово. Ясмина встала между родителями и, взглянув на обескровленное лицо Юми без малейшей жалости, кинула матери в глаза:

– Ты мне не мать. Я с тобой никуда не поеду.

Белые веки Юми нервно подернулись. Преодолев сухой спазм, Юми ответила:

– Хорошо. Ты можешь остаться с папой. Но я тебя буду ждать, если ты захочешь приехать.

После этих слов Юми нацарапала на голубом клочке бумаги какой‑то адрес и, взяв два своих чемодана, вышла в ночь. Юми даже не стала подавать на развод. Она просто ушла, а Васим был слишком занят, чтобы заниматься официальным расторжением. Когда дверь за Юми тихо затворилась, две круглые слезы скатились по лицу Ясмины. Она кинулась в свою спальню и заперлась там. Дикий разнузданный вопль вырвался в коридор. Я и сам не понимал, почему она так плакала в тот день. Но слезы были такими крупными, а вопли такими жалкими, что я поневоле съежился от сострадания к этой змеюке.