Доктор Шифр

– Точнее не скажешь, бегунок. Предлагаю собраться в кабаке и как следует отметить бесславное возвращение на Родину. Обжабаться то есть.

– Я рапорт на отпуск написал. После выписки отсюда – сразу в Серпейск.

– Отличная идея! Дома и стены лечат.

Внезапно Андрея охватила неприятная догадка – он даже встрепенулся.

– Так, погоди, Петрович… Если все мы скомпрометированы, вся наша группа… Это что ж получается – мы теперь невыездные?!

Пару секунд подполковник задумчиво жевал губу.

– Ну… наверняка сказать нельзя. Возможно – да, начальство захочет подстраховаться. Но я‑то и так уже морально готовился, что это будет моя крайняя командировка. Хватит, наездился. Даже на Северном полюсе бывал, представляешь? Вот ты много народу знаешь, кто на Северном полюсе морозил свои…

– Что будет со мной, Петрович? – перебил Андрей. – Для меня‑то это первая загранкомандировка, и только не говори, что она же станет последней!

Петрович вздохнул, опустил глаза.

– Возможно, придется посидеть в управе лет пять, – мрачным тоном предположил он. – Может, дольше.

– Твою мать! – выдохнул Андрей. Он откинулся на жесткой спинке, натянув провод гарнитуры. – Да этот ниггер даже не угрожал мне! Своим оружием в морду не тыкал, мое – не отбирал! Мы ехали в «сварку», а не в какой‑то лагерь боевиков!

Петрович взглянул на Волошина с бессилием человека, неспособного помочь тяжелобольному.

– Слушай, мне самому хреново. Это ж я тебя к «пиджакам» направил, черт их всех раздери… Ты знаешь правила: засветился – садишься за стол. Но с нынешним министром чего угодно можно ждать. Вон он как спецназы урезает. Может, через месяц и всё ГРУ в мебельную фабрику перепрофилируют.

– Ты это к чему, Петрович? – устало поморщился Андрей.

– Да к тому, что вся ситуация вилами по воде писана. Никто не знает, каким окажется итоговое решение руководства. По‑моему, старые правила отживают свое. Так что не вешай нос, гардемарин. Авось обойдется.

Андрея слова начальника нисколько не приободрили. Не любил он исконно русское «авось», предпочитая полагаться на ум и психологическую выносливость.

Волошин отвернулся от экрана. На стене помещения, поверх стойки с аппаратурой, висел плакат с Джессикой Альбой в малинового цвета бикини. Андрей выбор плаката одобрил: Джессика Альба ему нравилась. Красивая женщина. И почему провалилась «Фантастическая четверка»?..

– В любом случае не драматизируй, – звучал в наушниках голос Петровича, принесенный с другого континента. – Тебе здоровье поправлять надо. А на службу выйдешь – там и ситуация прояснится.

– Ладно, уговорил, – бесцветным голосом поддакнул Андрей. – Продолжу наедать бока и отсыпаться на жизнь вперед.

– Вот это правильное решение, бегунок. В голодный год бока спасут.

– Спасибо, что позвонил.

– Жаль только, что с плохими новостями. Но ты не раскисай, боец. Твоя история только начинается.

Петрович показал поднятый вверх большой палец и отключился. Когда изображение пропало с экрана, Андрей бросил гарнитуру рядом с клавиатурой терминала. Плечи его заметно просели, а сам шифровальщик почувствовал себя старым, уставшим неудачником, которому жизнь казалась слишком затянутым мероприятием.

Пять лет просидеть в Управлении – да, как же! Волошин знал правила: если тебя хоть раз скомпрометировали на территории неважно какой страны, неважно какого континента – это финиш, мальчик. Сидеть тебе в кабинетах до самой пенсии, а по загранкомандировкам будет мотаться кто‑то другой. Петрович знал это. Но Андрей видел, что нравится командиру и тот просто не хочет огорчать молодого подопечного.

Лейтенант стремительно погружался в болото уныния. То, ради чего он пошел в разведку – командировки в дальние страны, тайные операции, – всё это только что помахало ручкой. Скоро в личном деле появится отметка о запрете выезда из России, и единственное, с чем он будет иметь дело в ближайшие двадцать лет, – бесконечные шифры в тесной неприметной каморке.

На сей раз быстро собрать волю в кулак не получилось, и оставшиеся три дня госпитализации Андрей посвятил жалости к себе и размышлениям о будущем. Размышлизмы получались довольно‑таки мрачными. Был ли резон оставаться в разведке? И чем заняться на гражданке, если уйти прямо сейчас, в период смуты, охватившей Вооруженные силы?

Андрею было двадцать три года, за плечами он имел два высших образования, несколько научных работ и весьма специфические навыки военного шифровальщика. Он знал, что не пропадет, но оставлять дело, которое считал своим жизненным кредо, очень уж не хотелось.

Однако Волошин совершенно позабыл о новоприобретенном даре, вывел его за скобки. И как окажется в дальнейшем – зря.

 

Странноватый подмосковный городок – лучшее место для того, чтобы заниматься самокопанием. Любопытная штука – осознавать, что с тобой происходит нечто странное, знать об этом, но совершенно не понимать, что именно творится. Непривычные мысли. Незнакомые вопросы.

Мудрецы говорят: ответы – в нас самих, нужно лишь отыскать. Прекрасно. Вот только те же самые ребятки отчего‑то не приложили к философеме руководство по поиску.

Очутившись дома, в родном Серпейске, кое‑как объяснив матери и деду незажившие до конца ссадины, Андрей с головой нырнул в Интернет на поиски случаев, схожих с его. Очень скоро он убедился, что произошедшее с ним эзотерика классифицирует как умение видеть ауру, биополе человека.

Замечательно, но что с этим делать и нужно ли готовиться к худшему?

Копаясь в Сети и в себе, Андрей понял одно: в мире ослепительных красок он отчаянно нуждается в поводыре. Самому такую кашу не расхлебать. Тут уж либо к бабке‑поведунье, либо к психиатру. С последним он решил немного повременить. Тем более что судьба, как обычно, распорядилась Волошиным по‑своему.

Где‑то на второй неделе отпуска Андрей продолжал заниматься тем же, чем и на первой, – бесцельно слонялся по улочкам, погруженный в собственные мысли. Ноги шагали независимо от воли, а глаза время от времени натыкались на подсвеченные болячки случайных прохожих. Вот у хромающего навстречу парня лет тридцати просто пылает зеленью левое колено, а у мрачного мужичка в сером костюме алеет кишечник. Им бы к врачу обоим.

В один из дней Волошин до того глубоко ушел в себя, что очнулся, лишь когда от пейзажа вокруг повеяло ностальгическими нотками. Просторный двор, окруженный серыми пятиэтажками, впитывал безобидные лучи закатного солнца, и было в этом нечто знакомое, родное.