Доктор Шифр

Тела же Джерома и водителя оставались на своих местах – хотя бы частично. Оба они представляли собой средоточие нескольких очагов красного и зеленого свечений – травм, несовместимых с жизнью. У водителя отсутствовала половина лица, у Джерома оказались вспороты горло и живот. Кровь обильным водопадом давно вытекла из ран. По неизвестным Андрею причинам остатки энергии еще циркулировали по трупам, но уже совсем скоро телам предстоит стать бесцветными.

Лейтенант не заметил, когда рассеялись тучи и его накрыло лучами жаркого солнца. Он посмотрел направо, по ходу движения фургона. Метров через сто малоизвестная грунтовая дорога совершала плавный поворот и уходила в тропические леса. Андрей посчитал, что идти туда нет никакого смысла.

Тогда, утерев со лба пот, Волошин повернул налево и побрел обратно на базу.

 

Подобрали Андрея спустя час после взрыва. Хромая и пошатываясь, с лицом, перепачканным в крови, он брел обратным маршрутом по узким улочкам города. Взгляды местных жителей, преисполненные удивления, страха или злобы, абсолютно не волновали Волошина.

Глядя прямо перед собой, будто робот, он продвигался к намеченной цели – в резидентуру военной разведки. Его мобильный телефон оказался безнадежно разбит, и ничего, кроме пешего перемещения, офицеру не оставалось. Андрей не размышлял о трагедии на дороге, не гадал, какого черта именно там оказался ничейный фугас, – его разум был опустошен. Не до мыслей. Оглушенный, контуженный, он даже не подумал о том, чтобы остановить попутку или попросить о помощи местных. Тело двигалось на автопилоте, пока сознание отсиживалось где‑то на дальних рубежах.

Андрей боролся с двумя вещами, реально усложнявшими его возвращение на базу: сильнейшим головокружением, периодически норовившим сбить с ног, и дезориентирующей цветовой насыщенностью. Любой предмет окружающего пространства, содержавший в себе хоть частичку красного или зеленого, сразу же бросался в глаза.

Правда, цветовую насыщенность Андрею все‑таки удалось немного понизить – благодаря волевому усилию. Приспосабливалась и нервная система, успокаивался зрительный центр. Интересно, подумал Волошин, как подобная нагрузка скажется на его глазах – потом, когда стресс пройдет, а мышцы расслабятся? Что если он вдруг перестанет различать и красный, и зеленый цвета? Станет ультрадальтоником? Или вовсе лишится зрения?

Мысль промелькнула короткой вспышкой и вновь исчезла. Всё внимание Андрей направлял на удержание равновесия и способность идти вперед. Ему нельзя останавливаться – и уж тем более падать. Потому что если он завалится посреди бесконечных лабиринтов города, потеряет сознание – пиши пропало. Пистолет украдут, документы (пусть и подставные) уничтожат, а самого его – неизвестного, безымянного – распродадут на органы или спихнут на рынок рабов.

Даже сейчас, в начале второго десятилетия XXI века, работорговля оставалась отлаженным и очень прибыльным бизнесом с постоянно пополняемой базой предложений и спроса. Сети ее раскинулись от душных лесов Центральной Африки до фешенебельных квартир в центре Москвы. Рабы обоих полов до сих пор пользовались особенным интересом, и если человек срывался в эту нишу – найти его становилось практически нереально.

Но пока Андрей еще волочил ноги, пока местные видели пистолет на ремне – вряд ли кто‑то осмелится его тронуть. Будут провожать недоумевающими взглядами – но не более. Однако существовала малоприятная вероятность того, что в одной из здешних лачуг затесалась парочка боевиков. Если так, то шансы добраться до базы резко стремились к нулю.

Беспомощный русский военный, едва перебирающий ногами, – слишком лакомый кусочек. Ради такого многие не прочь рискнуть и убежищем. Андрея могли либо похитить и переправить в полевой лагерь, либо расстрелять прямо на улице. Второй вариант казался Волошину более предпочтительным. Ведь тогда сам собой исчезал риск проболтать секретные сведения, а этого молодой шифровальщик боялся сильнее всего.

Когда из‑за поворота навстречу Андрею выскочил армейский внедорожник, он инстинктивно положил ладонь на рукоять пистолета. В глазах двоилось, Волошин не различал номеров. Джип затормозил в нескольких метрах, и лейтенант с трудом удержался, чтобы не открыть беспорядочную стрельбу: нервы были на взводе.

Но всё обошлось. Первым из джипа выбрался Петрович – Андрей признал его по массивному силуэту, втиснутому в бордовую футболку. Сосредоточившись, он различил беспокойство на широком лице начальника. Петрович что‑то говорил, но слова звучали металлическим эхом, словно зубья контузии грызли реплики на бессмысленные фрагменты‑лоскуты.

Зато Волошин наконец позволил себе расслабиться и провалиться в бессознательность.

 

Последующие два дня Андрей провел в лазарете, на третий его переправили в Ливию, а уже оттуда – военным бортом домой, в Россию. Если точнее, то в госпиталь на Северном Кавказе. Впереди ждали три недели восстановительных процедур, и эти дни стали одними из наиболее трудных в жизни Волошина.

Проблема заключалась отнюдь не в самом госпитале. Свежий горный воздух, отличное трехразовое питание, приятный персонал и самое современное оборудование кого угодно поставят на ноги.

Закавыка таилась в том, что в это медицинское учреждение доставляли действительно нуждавшихся в помощи: тяжелораненых бойцов спецподразделений, ветеранов силовых структур, за годы службы нахватавших букет разнообразных заболеваний, оперативников с пошатнувшимся ментальным здоровьем – и всех их Андрей видел.

Цветовая свистопляска, охватившая его сразу после взрыва, давно улеглась. Предметы красного и зеленого цветов – обычные предметы – больше не бросались в глаза убийственной контрастностью. В восприятии Андрея повседневный мир вернул свою обыденную серость. Однако Волошин стал видеть человеческие болезни.

О том, что ему подсвечивают именно недуги, шифровальщик догадался почти сразу. Достаточно было лишь повнимательнее взглянуть на пограничника с ампутированной ногой, чья культя мерцала бледным изумрудом, или посмотреть на пораженного лучевой болезнью офицера ВМФ, внутренние органы которого оказались окружены плотными алыми облачками.

Так спустя десять лет после бабушки эти парни стали первыми людьми, чьи болячки Андрей воспринял в цветовом спектре. И если в начале пребывания в госпитале их было всего двое, то через неделю Волошина окружал уже целый полк «подсвеченных». Абсолютно каждый пациент сиял оттенками либо красного, либо зеленого цвета.

Усилием воли лейтенанту удалось задушить накатывавшую волну паники и внутренне сгруппироваться. Для противостояния колоссальной нагрузке, обрушившейся на психику, он избрал способ, великолепно зарекомендовавший себя еще в детстве.

Андрей отстранился.

Он ушел в мир переживаний и размышлений, наблюдая за своей жизнью со стороны. Каждый день, выходя на прогулку под открытым небом, он брал стул, усаживался на краю внутреннего дворика – и наблюдал за «подсвеченными». Осознав, что упущенный в детстве дар возвратился с утроенной силой, Андрей решил обуздать его прежде, чем ситуация выйдет из‑под контроля.

Для начала Волошин принялся за классификацию болезней по цветовому признаку. Поглядывая то на одних пациентов, то на других, как бы невзначай справлялся об их диагнозах. Разумеется, на расспросы откликались не все. Большинство отделывались общей информацией, но для простейшей, базовой градации Андрею было вполне достаточно данных.