Двое

Василий Никанорович слушал обидные, не заслуженные им слова жены – хотелось от бессилия плакать, но очищающие слезы оставались внутри, раздирая грудь все усиливающейся болью. Он вышел во двор, вобрал грудью воздух – голова просветлела, боль скомкалась в одном участке груди.

Посмотрел на небо, зажмурился от заходящего солнца. «За закатом всегда приходит рассвет. Ты всей‑то красоты земной за работой пока и не видел. Надо жить, и в страдании жить!» В такие, трудные для него, минуты его вдохновлял великий библейский пример – мученическая смерть Иисуса Христа. Иисус принял муку, несовместимую с его страданиями, в искупление чужих грехов, во имя и его, Василия Никаноровича, независимой жизни.

 

Глава 23

 

Вовчик не спускал глаз с Ларисы – он не издал ни звука, хотя моментами боль пронзала до мозжечка, в следующее мгновение пальцы приятно щекотали тело. В эти промежутки он изучал ее, проваливался в странные для него самого аналогии. Он пытался сравнить ее сосредоточенное лицо с лицом Галины, отказавшейся от него в пользу богатства, и начинал понимать, здесь, распластанный на перевязочном столе: «Страсть и любовь неравноценны в одной упряжке. Страсть рванула на опережение и выдохлась, а любовь без рывков продолжает идти в ней, не считаясь ни с каким усилием».

Вошел врач, прервав несвойственные Вовчику рассуждения. Низко наклонившись, осмотрел рану, поправил отводящую трубку.

– Не все мне здесь нравится. Однако могло закончиться гораздо хуже. Не напрягайся, парень, вся жизнь впереди, не с такими болячками справлялись.

Обращаясь к Ларисе, он вполголоса дал указания и вышел. Вовчик остался наедине с ней.

Между ее размеренными манипуляциями он поймал ее руку.

– Один вопрос, позволите? С отрывом от производства.

Лариса застыла с поднятыми руками, глядя ему в глаза. «Сергеевна с точностью описала своего внука. В самом деле приятное мужественное лицо – понятен содержанием без купюр. Хотелось бы поболе культуры». Итак, на ее горизонте замаячили две реальные фигуры, остальные – временщики. Из своего небольшого опыта она остановилась на этих мужчинах.

Сомнения быть не могло – она знала свои качественные возможности, достаточно хорошо изучила психологию летунов‑ухажеров. Лариса ловила себя на возобладавшем в ней прагматизме – пыталась противодействовать, а с годами он все настойчивее пер из нее. Время романтики безнадежно ушло. А сердце все еще хотело ее основ – любви. В обоих случаях вариант не срастался. Виктор Андреевич – ловелас со стажем, если и остепенится годам к пятидесяти – не лучшая перспектива. Второй – по сути мальчик, у него, как голос у юношей: пройдет ломка, через каких‑то пару лет наступит зрелая переоценка. Она в себе так и решила: ее выбор – либо ответственный держатель семейства, либо флирт с хорошим генетическим материалом и одиночество во имя ребенка. Зрелость ее мысли вылилась не в ожидание чуда – вокруг масса примеров. Чем таким необыкновенным обладает она, чтобы суметь повернуть вспять текущую веками реку? Да, она не игрок и не ловец фартового подарка судьбы. В приоритете остается Виктор Андреевич – стоит ответить на его недвусмысленный намек: «Тебе сегодня хорошо – мне тоже, а назавтра – будем посмотреть». Эти мысли безобидным ройком освежились в голове – рождение их совершалось по ночам в муках, как тому и положено быть.

Лариса смотрела на Вовчика, стараясь придать своей мимике рабочей сосредоточенности.

– Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы не понять, кто мой спаситель.

Лариса улыбнулась, он так понятен ей в продолжении.

– Долг человека никого ни к чему не обязывает.

– Не то, не то я хотел сказать. Нить, или как там, – канва моей мысли сбита.

– У тебя будет еще не один день восстановить ее. Полежи без эмоций… Я заканчиваю…

 

Глава 24

 

Матвей видел счастливого мальчика, ощущал его цепкую теплую ручку и не давал себе отчета, почему вызвался пойти с ними. Желание родилось мгновением. Он не смог бы обозначить главный позыв, спроси его внезапно об этом. Хотя, зная некоторые свойства его характера, мы сами сможем сделать то определяющее заключение: включилась природная потребность в помощи всем обиженным мира. Они шли среди торговых рядов, оказалось, мальчуган давно освободился от маминой опеки и держал за руку одного Матвея.

– Папа, – увлек он его к восточным сладостям, – папа, купи пастилку, я люблю абрикосовую.

Сзади вмешалась его мама:

– Негодник, когда ты все успеваешь? Мы как раз и шли за ней. Не надо конфет, дай ему рахат‑лукум и пастилу.

У Матвея перехватило дыхание от просьбы мальчугана. Он жестом отстранил вмешательство мамы.

– Мы разберемся сами, что и как…

Почувствовав поддержку, мальчуган стал перед прилавком на носочки.

– Вот эту, оранжевую.

– Угощай, Ванюша… и доброго дядю угости.

– Мамочка, ты что, не понимаешь? Он мой папа!

Возвращались к магазину без скованности в общении, удовлетворенные вкусом необыкновенного лакомства.

В магазине Эльвира, мама мальчика, шепнула Матвею:

– Выбирайте с ним, так и быть, я потом рассчитаюсь сама. Не будем портить праздник малышу.

Выходили с огромными коробками: в оконце одной застыло счастливое лицо куклы, в другой – звездастый, в цветах маскировки вертолет.

Ванюша позволил Матвею себе помочь. Спотыкаясь, он цепко придерживал коробку.

– Пап, а запускать вертолет сегодня будем?

Эльвира с отчаянием закрыла глаза, затем, подняв в недоумении плечи, посмотрела вопросительно на Матвея. Матвей попал впросак, он не знал, как ему ответить.

Эльвира ринулась на выручку.

– А куклу ты видел, дорогой мой? Дочка Матвея тоже ждет подарка.

– У папы есть дочка?.. – мальчик в немом удивлении дернул Матвея за рукав. – Что мама говорит?

– Не дочка вовсе, – поспешил успокоить его Матвей, – на самом деле знакомая девочка.

Эльвира опустила глаза. Матвею показалось, что напряжение в ее лице уменьшилось.

– Да, именно так, – уточнил он.

Запускали вертолет на полянке перед их домом. Собралось зрелищное представительство из других детей. Ванюша ревностно охранял их дистанцию к вертолету.