Двое

А когда управление полностью передали в его владение, мальчишки и девчонки начали давать деловые наставления. Под возгласы детей и стрекот вертолета Матвей почувствовал прикосновение к своей руке.

– Я вам безмерно благодарна, Матвей. Впервые за этот год я почувствовала отчетливо так нужную моему сыну мужскую опеку. Жизнь все‑таки продолжается. Вас ждут, наверное?

Мысли Матвея метались в двух крайностях: он понимал, что, если его пригласят на чай, он не откажется. У Мариши другое – к ней успеется.

 

Глава 25

 

Больше часа просидел Василий Никанорович в беседке. Проходили мимо сосредоточенные люди. Незаметно для себя он переключился на них. При наличии лиц, озадаченных своим насущным, все же преобладали раскрепощенные и счастливые – безразличных не встречалось. Подобные стычки с женой происходили с периодичностью в месяц. К исходу этого срока у Василия Никаноровича включался режим ожидания, приходила нервозность, и всякая работа не шла впрок, превращаясь в механическое отвлечение. В прошлое время революционных праздников периодичность происходила в простом календарном исчислении, в праздники. В нынешнее – количество провокационных случаев увеличилось кратно, и закономерность нарушалась, превращаясь в беспорядочность. Сколько раз он пытался не акцентировать внимания на данном факте – в любом случае в противодействие следовала добавка, превращаясь, если смотреть глазами стороннего безразличного человека, в некую игровую сцену. Основная причинная потребность Маргариты Ивановны в это время – известить каждого знакомого абонента о своем выросшем к нему почтении. Вытаскивались из недр телефона все малоактивные номера. На той стороне, естественно, подыгрывали, понимая ее состояние. Действо могло продолжаться два‑три часа, до снижения градуса алкогольного воздействия. Тому самому стороннему толкователю могла показаться исключительная безобидность происходящего, она могла оставаться таковой и для Василия Никаноровича, если бы ему не было так грустно от впустую уходящего времени. Отказаться от замечаний он и смог бы, с его‑то выдержкой, не происходи устоявшаяся закономерность из года в год вот уже три десятилетия да не случайся у Маргариты Ивановны падений с коварными ссадинами на лице и теле. После крайностей возлияний наступало отрезвление, четко на срок влечения к новой подпитке крови спиртосодержащим напитком. Под стандартную категорию алкоголизма, в классике, состояние не подпадало, но вызывало достигшую апогея неприязнь с ощущением близкого трагического конца. Построив свой быт на основах морали советского прошлого, где жена – скромная умелая домохозяйка, он – добытчик и защитник ячейки семьи, остальные члены – послушные и праведные почитатели фамильного начала, Василий Никанорович, даже в силу своего отходчивого нрава, принять свершившийся факт не смог. Упорядочив мысли, он полез в карман, где на случай недомогания в груди носил валидол. Растворяясь под языком, препарат приносил некоторое облегчение. Когда собрался вернуться домой, следующая мысль пронзила грудь: «Как можно не понимать его состояния? Она действует злоумышленно? Останется одна, а дальше? Таких две жизни за одну, но только полную тревог, я променяла бы, если б смогла?» Не углубляясь в рассуждения, поднялся в дом, на третий этаж своего детища. Маргарита Ивановна лежала на кровати, нервно подергивая закрытыми веками. Можно предположить, какие страсти рождались в ее воспаленной голове.

 

Глава 26

 

В Сергеевне Лариса нашла выход своей природной потребности. Отдавать стало ее органической частью, в этом одном она находила удовлетворение, возможность чувствовать себя нужной. С возвращением внука Сергеевны Ларисе взгрустнулсь. На работе она выкладывалась по полной – дом и уединенность становились пыткой. Она соглашалась на все подмены.

Закончив перевязку, Лариса проводила Владимира до палаты. «Что может дать ей этот мальчик?»

Ей хотелось мужского преобладания. «И черт с ним, с его полигамностью! Пусть будет Виктор Андреевич!»

Лариса прошла по отделению – Виктора Андреевича не нашла. От обуявшего ее отчаяния она решилась на встречу с ним вне больницы. «Попытка – не пытка. Позвал открытым текстом, значит, что‑то в нем проснулось к ней. А вдруг…» Она стояла у витража с видом на еловый подлесок. Огромная сосна сравнялась верхушкой с ее лицом. Там всегда копошилось воробьиное семейство. Лариса вернулась в сестринскую – вспомнила о пачке дежурных крекеров в сумке. Открыла окно и раскрошила лакомство на подоконнике. Совершенно не остерегаясь ее, дружная стайка, чуть ли не касаясь ее рук, приступила к трапезе. Она закрыла окно, наблюдая за возней пернатых. От голоса сзади вздрогнула.

– Мы скучаем? Первый признак начинающейся депрессии. Приходи, Лариса, вечерком, цивилизованную официальную часть гарантирую, – произнес, остановившись в метре от нее, Виктор Андреевич.

Лариса ухмыльнулась.

– Возможен и неофициальный сценарий?

– Лариса, ты мне небезразлична, могу я использовать во благо свалившуюся на мою голову благодать?

– А ты знаешь, – переходя в первый раз с ним на «ты», – приду, и непременно сегодня. Крепость сдалась без борьбы. Циничной делаешься с вами, хирургами. Попробуем, как у грузина в анекдоте: «Одевайся и сопротивляйся».

– Полноте, Лариса, без цинизма, больше чувств. Ты способна взбудоражить, и данный факт должен стимулировать тебя.

Внешне он ей нравился: образован, опрятно одет, слышала, в каком‑то медцентре подрабатывает, ироничен. Виктор Андреевич легонько коснулся ее локтя.

– До вечера, Ла‑ри‑са…

Собираясь в гости, Лариса волновалась. Больше года у нее не было связи с мужчиной. «Как вести себя? Изображать недотрогу? Вспугну ведь, не для того позвал. С опытным мужчиной надо быть пораскованнее».

Белье надела из запасника – все новое. Оглядела себя в зеркало: «Попочка круглая, слегка вздернута, грудь в нормативе отличной. Что они находят в огромной груди? Буду самой собой, все, что есть, перед вами в неглиже». Она видела его пассию: штукатурки больше, чем натуры, и грудь сверх меры, небось, силиконовая, в тщедушном тельце. Молоденькая – один плюс, правда, большой. Такие интересными собеседницами не бывают, а гонки ночные быстро оскомину набивают. Хотя глазки его шаловливые так и раздевают. Что‑то он заслужил по своим внешним данным, а заслуженным редко кто не воспользуется. Юбку по моде, укороченную, сиреневую кофточку. «Слегка оттенить глаза, губы навазюкать рубином, знаю свое достоинство – пухлые губы, пусть усиливает эффект. Так‑так, лицо пока не поехало». Осмотрелась в зеркало – явных изъянов не обнаружилось. «Забыла надухняриться. Пожалте самый что ни на есть чуток. И вот здесь, в разломе грудей». Обтянула юбку, озирнулась в зеркало напоследок. «Черт, а сердчишко‑то не на месте?!» Достала парочку таблеток валерианы – всухую проглотила, подержала в руках третью и, подумав, вернула назад. С убойными средствами Лариса не дружила, даже при бессоннице – старалась самоубеждением.

На улице стемнело. Такси всегда игнорировала, общественный отвергла. «Время нелимитировано. 19:30, какая разница? Как раз время взять себя в руки». Стараясь о больнице не думать, напрягла память на лирику. О!

…Бренчат кавалергарда шпоры;