Дым над болотами
… Подобранный связанными руками камень был гладкий и фактически не имел острых краев. Кроме того, ужасно сводило руки и пальцы, веревка вгрызалась в запястья, и скинуть путы никак не получалось. В какой‑то момент его охватила паника, затем отчаяние… Неужели его никто не хватится? Как отсюда выбираться? Закричать? Нет, возможно, он сделает себе только хуже. Надо выждать, ведь рано или поздно за ним все равно явятся, ведь не просто же так его похитили… Если это похищение, они должны узнать контакты родственников, верно? Если это секта, его должны положить на какой‑нибудь алтарь и выпотрошить, как ягненка… Нет, этот вариант лучше отбросить. Если его хотят изнасиловать, то тоже должны прийти, ведь процесс сексуального насилия не может быть автономным… Черт возьми, что такое…
Камень вновь вырвался из рук, завязанных за спиной. Он кое‑как нащупал толстую веревку, та все‑таки начала поддаваться. В месте, где он уже несколько часов пытался пропилить путь к освобождению маленьким камнем, он нащупал тоненькие нити, отходящие от места повреждения… Поднапрячься, еще, еще… Если руки будут свободны, шансы остаться живым и здоровым возрастут многократно…
Вот только бы успеть до того момента, как сюда кто‑нибудь придет. Сюжет, прямо скажем, получается некислый. Когда он отсюда выберется, он забьет на всю эту желтую журналистику и уберется восвояси. Даже в полицию о своем похищении не будет заявлять! Пусть копаются в этом дерьме сами, он – пас! Где‑то сверху вновь заскрипела половица, вызывая смутную тревогу. Он должен выжить! Видимо, то, чем его накачали начало отпускать, он снова мог мыслить. Итак, сколько их было? Один, двое, трое? Зачем было так напиваться? Зачем вообще сливать большую часть денег на алкоголь? Жутко хотелось пить, а руки… Если он не высвободится, их точно придется ампутировать из‑за нарушения кровотока и отмирания тканей.
***
Настя погрузилась в автобус, который должен был доставить ее в место назначения… Зрелище, надо сказать, было удручающим… Переполненный людьми разной степени свежести раздолбанный ПАЗик выехал на одну из трасс, ведущих в Вязинск. Он дребезжал на каждой кочке, а переключение передач водителем грозило, судя по звуку, страшными последствиями для всех пассажиров. Складывалось ощущение, что металлический монстр выплевывает проклятия, каждый раз, когда передача в его старой коробке менялась на следующую. Кроме того, автобус, несмотря на рев двигателя, развивал скорость максимум километров семьдесят. Настя сидела у окна, прижатая грузным мужчиной, пахнущим перегаром. Ноги, стоящие на сумке, никак не хотели помещаться и теперь начали затекать, а затем и мерзнуть несмотря на то, что было не холодно.
В салоне было душно, пахло потом, и, как показалось Насте, протухшим луком. Вообще контингент здесь собравшийся представлял собой грузных и недовольных жизнью мужчин и женщин средних лет, некоторые были с детьми, с отрешенным видом залипшими в свои девайсы. Да, уж лучше яркий мир условного «Subway Surfers» или «Роблокса», чем продавленные сидения и непонятная вонь. Настя поспешила спрятать под капюшоном свои розовые волосы. Вообще, она в этом автобусе чувствовала себя примерно также, как розовый фламинго, по какой‑то трагической случайности попавший на псарню. Не то чтобы она считала себя какой‑то особенно утонченной, а остальных – быдлом, просто ей было максимально некомфортно в новых условиях.
Заснуть и забыться никак не получалось по причине постоянного дребезжания автобуса, а также того факта, что водитель любой музыке, видимо, предпочитал блатной шансон, хрипевший из старых колонок, которые заглушал рев двигателя…
… И снятся мне кошмарики: я на воздушном шарике,
Я на воздушном шарике летаю над страной,
Я над лесами с мишками, над лагерями с вышками,
А за колючей проволокой собаки и конвой[1].
Ужас… У Насти никак не получалось отстраниться от навязчивого голоса исполнителя, кроме того, ее шокировал факт, что окружающих людей, по всей видимости, такая музыка вполне устраивала, и водителю никто не делал замечание. По несчастью, девушка, еще будучи дома, забыла зарядить свои беспроводные наушники, чтобы хоть как‑то заглушить адскую какофонию звуков. «Пиздец, иначе и не скажешь», – Настя вздохнула, пытаясь игнорировать запах перегара, исходящий от соседа, и посмотрела в окно.
Из колымского белого ада
Шли мы в зону в морозном дыму,
Я заметил окурочек с красной помадой
И рванулся из строя к нему[2].
Пока они выезжали из областного центра, пейзаж был вполне сносным. Обшарпанные, но симпатичные здания, где царские постройки перемешивались с монументальной советской архитектурой и советской же многоквартирной застройкой, первые этажи которой были захвачены многочисленными магазинчиками… Скверы, парки, административные здания… Город был старым и не очень ухоженным, но производил по‑семейному умиротворяющее впечатление. Как спивающийся интеллигент, он ни на секунду не забывал держаться с достоинством. Настя понимала, что скорее всего удались ты от центра хотя бы на пару километров, и увидишь типичные спальники с редкими просветами однотипных школ и сетевых супермаркетов, но именно тут, ближе к центру, было красиво, и она поймала себя на мысли, что хотела бы какое‑то время пожить в подобном городе. Даже через сальное окно автобуса девушка улавливала спокойные вибрации этого места несмотря на то, что город выглядел беднее любого района Москвы. Почему‑то никто здесь не несся зарабатывать деньги, скупать акции, успевать свернуть горы к дедлайну… Неторопливо идущие вдоль улиц люди… просто жили? Настя улыбнулась своим мыслям.
Однако, по мере выезда их обшарпанного автобуса из города, краски становились все более серыми… Возможно, всему виной были взявшиеся из ниоткуда тучи, возможно, что‑то еще, а, возможно, Настино воображение. Жухлые небольшие лесные массивы сменялись серыми безжизненными полями, тут и там возникали на пути Богом забытые деревни, будто просящие подаяния и стоящие возле шумной трассы. Никаких шумоизолирующих щитов естественно предусмотрено не было. Деревни сменялись какими‑то предприятиями барачного типа, а те, по ощущению, заброшенными военными частями, на плитных заборах которых, коронами возвышались мотки колючей проволоки.
[1] Текст из песни «Шарики» исполнителя Гарика Кричевского.
[2] Текст из песни «Окурочек» исполнителя Михаила Гулько
