Его М.Альвина

Да, у меня есть наушники к моему фортепиано, но пользоваться ими ради удобства своего сожителя я не собираюсь. Еще чего! Как говорит Граховский, играть в наушниках Чайковского – это заставить бедного композитора в земле вертеться. Разве могу я так поступить в великим и неповторимым Петром Ильичем?

Так что пусть Данил слушает мои трехчасовые сюиты. Хотел жить на халяву? Получай!

Правда, не обходится, конечно, и без моих косяков. Но, честное слово, они непреднамеренные же! Поэтому когда пару дней назад, во время проигрывания мной сюиты, Данил ворвался ко мне комнату, размахивая моей нижней частью красного кружевного комплекта белья, я едва не свалилась с банкетки.

– Мальвина, твою мать! Какого черта?

– Откуда у тебя… это? – в ступоре смотрю на разъяренного соседа, у которого вот‑вот пар из ушей хлынет.

– Это я хочу спросить, как вот это… – осторожно держа за тоненькие ленточки красные кружева, он размахивает ими передо мной, – оказалось вместе с моими футболками?

Я продолжаю молча хлопать глазами и одновременно покрываться таким же цветом, как и мое белье. И ума приложить не могу о чем он и как так получилось… Видя мое недоумение, Данил вытаскивает вторую руку из‑за спины, кидает на кровать две футболки милого розовенького цвета. А я уже догадываюсь, как так получилось и буквально загораюсь от стыда до засухи в горле.

– Видимо, забыла их достать из стиральной машинки вместе с остальными…

И я пылаю, как факел, не потому, что футболки Данила испорчены, а потому, что мое личное и интимное находится в его руках.

– С тебя две белых футболки, – отчеканивает он, – а это… – глазами осматривает мою вещицу у себя в руках, его полные губы очень медленно и ехидно растягиваются в улыбке, – кстати, очень даже милая штука, но я вот не люблю красное.

– Отдай, – шиплю через зубы и подрываюсь к Данилу, как с катапульты, совершая марш‑бросок за своей кружевной частью гардероба. Выхватив то, что принадлежит мне, сразу прячу это в карман домашних штанов. – И вообще, они же не для тебя, чтобы тебе нравилось! – мои щеки все еще можно сравнить с температурой жерла вулкана.

– А‑а‑а, для парня? Сеете разврат и похоть на земле? – Данил наклоняется ко мне, одаривая таким пронзающим взглядом, что теперь я не чувствую в себе ничего, кроме жара. Его глаза жгут меня заживо.

Вспыхиваю, делаю встречный шаг вперед, становясь буквально нос к носу с лицом Данила и, вскинув подбородок, выпаливаю:

– Да нет у меня парня! Отстань! Ясно? – Мои слова летят с языка на несколько тонов выше, чем надо.

А в ответ получаю лишь вид того, как Данил закусывает нижнюю губу, а его нахальный изучающий взгляд, очерчивает меня с головы до ног. Хмыкнув, мой сосед просто исчезает из моей спальни.

И самое ужасное, что где‑то в бесконечном потоке эмоций от наших мелких и не очень бытовых стычек, я не совсем хочу понимать и принимать тот факт, что бесит и раздражает меня Данил не только потому, что помыл полы средством для мытья посуды. Само его присутствие рядом порой вызывает мурашки по коже и натягивает мои нервы струной. Особенно, когда он вальяжно расхаживает полуголый по квартире в одних штанах, демонстрируя широкие плечи, рельефную грудь, вымощенный твердыми кубиками пресс и…

О Боже!

Да Данил вообще не имеет привычки ходить по дому в футболках. Как и заниматься спортом на своей территории, а не там, где я обычно завтракаю. Каждое его утро начинается с сотни отжиманий и упражнений на пресс прямо посреди гостиной и точно напротив обеденного стола.

В первый день такого спортивного спектакля я замираю над столом с чайником в руках.

– Ты ничего не перепутал? – оторопело глазею на происходящее.

Мой сосед лишь отрицательно мотает головой и напряженно пыхтит:

– В комнате нет места. Я там не помещаюсь среди коробок.

И продолжает легко поднимать‑опускать свой торс, напоминающий по форме чётко перевернутый треугольник на руках. От каждого движения на них вздымаются жилы, а вычерченные мышцы спины словно наливаются сталью, делая ее рельеф более заметным.

А если честно и кратко, то след от ожога кипятком до сих пор красуется на моей левой руке, как знак напоминания о том, что нужно смотреть себе под нос, а не куда‑то еще.

Мало того, меня до бессонницы преследует ощущение, что в квартире нет никаких других ароматов и запахов, кроме парфюма Данила. Я понимаю, что это невозможно, но кажется, что пропиталась насквозь этими грубыми пряными молекулами. Шаг в дом – дышу ими, шаг из дома – ничего не меняется.

Даже когда Данил не ночует в квартире, в комнатах завесой стоит аромат его парфюма. И сегодня вечером я точно забуду об объявленном бойкоте Крис и наберу ей. Она говорила что‑то про несколько недель. И эти недели уже на финишной прямой. Я хочу знать, когда съедет Данил. Потому что уже плохо сплю и отвратительно ем. Хочу, чтобы скорее все стало как раньше: я, тишина комнат и никаких лишних, нагло улыбающихся, глаз. Особенно как сегодня утром.

Я всего лишь наклонилась поправить замочек на ботинке перед тем уходом на пары, как низкий, сонный голос заставил замереть меня прямо в форме «буквы зю».

– Мальвина, а у тебя стрелка на колготках.

В этой же скрюченной позе я медленно поднимаю взгляд, готовясь нелестно в очередной раз высказаться по поводу Мальвины, но слова теряются где‑то на подходе, потому что замечаю перед собой сначала мускулистые волосатые ноги, а потом уже и… Вот черт! Черные боксеры, обтягивающие узкие бедра, недвусмысленно бугрятся прямо там… где исчезает ровная дорожка темных волос, идущая точно под резинку белья. Причем бугрятся так массивно, что ткань буквально липнет к каждому мужскому сантиметру, не скрывая вызывающе длинных форм.

Мое тело мигом немеет, особенно где‑то в районе низа живота, а Данил просто стоит подперев голым плечом дверной косяк своей спальни, скрестив руки на груди. Взлохмаченный, сонный, улыбается и глазами, и губами. А его хамоватая широкоскулая морда светится еще сильнее, когда он замечает, куда уткнулись мои глаза и отчего алеют мои щеки.

– Ты… Ты нормальный? Одеться слабо? – мямлю я и, наконец, выпрямляюсь, нервно одергивая плотную джинсовую юбку, надетую под свободный свитер.

Данил спокойно пожимает плечами и медленно дефилирует мимо меня в сторону ванной.

– Я здоровый половозрелый мужчина, а это мое доброе утро. Кстати, – прежде, чем скрыться за ее дверью, улыбается еще шире, демонстрируя ряд белоснежных зубов, – и тебе доброго утра!

Из дома я вышмыгиваю за секунду, даже не убедившись есть ли на самом деле стрелка на колготках. Нет, я не ханжа, не невинная девочка и в курсе про утреннюю эрекцию, но все происходящее со мной в этой квартире слишком часто бьет по эмоциям. Мне некомфортно, мне непривычно. Данил не знает или не хочет чувствовать мои личные границы, в которые он все чаще врывается без стука и приглашения. А еще я хочу думать на репетициях о Чайковском и аллегро*, а не…

– Так ты мне ответишь или нет? – уже требовательнее повторяет вопрос подруга, выдергивая меня к себе.

– Ничего не происходит. Жду, когда Данил съедет. Кристина обещала пару недель… Я ей все‑таки напишу сегодня.