Его Мальвина

– Так… – Надежда становится еще призрачнее, чем мираж в пустыне.

– На твое место заселились?

– Заселились… – Становится ясно, что затея была провальной изначально, но я не отчаиваюсь и мило хлопаю ресницами. – Ну пожалуйста!

Наталья Ивановна лишь разводит руками:

– Прости, дорогая, но в текущем семестре это невозможно. Могу попробовать после Нового года решить что‑то с твоим возвращением в общежитие.

Слова «после Нового года» окончательно рубят все связи с надеждой не делить жилплощадь с чужим и неприятным мне человеком. Становится так обидно, что начинает противно щипать глаза от подступающих слез. Нет, я не выдержу жить с ним до Нового года.

– Ладно, – рвано вздыхаю и, обняв свою сумку, плотно набитую нотами, поднимаюсь со стула. – Я поняла.

Аня с таким же вздохом следует на выход из деканата, поддерживающе похлопывая меня по плечу.

– А у тебя какие‑то проблемы в квартире, где ты сейчас живешь? – останавливает нас голос Натальи Ивановны.

– Что‑то типа этого, – грустно усмехаюсь.

О, это больше, чем просто проблемы. Это кошмар.

– У нее в квартире домовой завелся, – хихикает Аня, за что тут же получает от меня размашистый удар локтем в бок.

– Домовой? – с мгновенным интересом оживляется Наталья Ивановна. – Так ты попробуй с ним подружиться. Конфетку ему в темный уголок на кухне положи, молочка в мисочку на ночь налей. Скажи, что не обидишь, дружить предложи. А если он так и будет дальше тебя беспокоить, святой водой углы окропить надо.

Слышу, как рядом буквально давится от смеха Аня, а мне кажется, что я оказалась в каком‑то дурацком цирке. Выталкиваю подругу из деканата и, сдержанно попрощавшись с Натальей Ивановной, сама скрываюсь за его дверями.

Хохот Ани эхом разносится по пустому коридору. Сдерживая нарастающий шквал нецензурных слов и мыслей, подпираю спиной стену и просто смотрю на то, как кому‑то очень смешно. Жаль только, не мне… Ведь не ее ждет «милый» домовой.

– Хороший совет же, – лыбится Аня, утирая слезы. – Может, тебе реально попробовать: молочко, конфетки… дружба… – На последнем слове она игриво подмигивает.

Я молча и в упор смотрю на Аньку, мысленно прокручивая в голове ее дальнейшие действия. Вот сейчас она посмеется, пойдет на пару, отсидит репетицию и вернется в комнатушку общежития, где ее не ждет никакая похабщина в виде «зачетных сисек» и никто не указывает, когда и как ей играть на своей скрипке. А вот мой провод от инструмента был возвращен лишь вчера утром, когда Данил все же соизволил выползти из своего убежища. Заспанный, помятый во всех смыслах: и лицо, и футболка со спортивными штанами.

Он резко появился в гостиной, загородив широкими плечами весь дверной проем. Смерив меня взглядом, который идеально подходит пустому месту, без слов швырнул взятую вещь на стол, за которым я завтракала. Именно швырнул. И после этого беззвучного представления, не дожидаясь моей реакции, «замечательный» сосед вернулся в свою спальню, а я так и осталась сидеть, изумленно поперхнувшись едой.

За прошедшие выходные мы в прямом смысле не виделись. Мне показалось, что сосед вообще больше не выходил из комнаты. Лишь ночью услышала шум льющейся в ванной воды. И я ни разу не видела, чтобы Данил ел. Никакая чужая еда так и не появилась за эти дни в холодильнике. Только то, что покупала я сама. Даже сегодня утром собиралась на учебу в полной тишине. О том, что я в квартире не одна, напомнили лишь огромные мужские кроссовки, брошенные на коврике у двери.

Мне, конечно, все равно, чем Данил питается и чем занимается. То, что мы толком не пересеклись за все выходные, – прекрасно, но, как бы там ни было, мириться с таким соседством я не собиралась. Правда, все мои планы только что рухнули окончательно: вернуться в общежитие я пока не могу.

– Ты идешь? – Аня дергает меня за лацкан пиджака, вырывая из легкого ступора.

– Нет, – отрицательно мотаю головой, – у меня на сегодня все.

– Домой спешишь? – Анька в который раз задорно подмигивает.

Я лишь цокаю языком, закатываю глаза, вставляю в уши наушники, где играет Второй концерт Рахманинова, разворачиваюсь и оставляю подругу посреди коридора в полном одиночестве.

Мне не хочется домой. Лучше буду бесцельно шататься по улицам еще пару часов, чем приду туда, где не чувствую ничего, кроме дискомфорта. И я бы шаталась, если бы не мелкий колючий дождь в дуэте с яростными порывами ветра. А одежда на мне совсем не по погоде: легкая футболка под пиджаком и джинсы. Только вот от дождя можно спрятаться под зонтом, а от собственного настроения скрыться не удается. Так душно и тяжело на душе, что я буквально плетусь домой под мощные и яркие аккорды первой части Второго концерта. Оказавшись на пороге квартиры, понимаю, что рано радовалась нашим редким встречам с Данилом. То, что он за пределами своей комнаты, но находится где‑то в квартире, я понимаю мгновенно. Дверь в его каморку распахнута настежь, но кроссовки огромного размера стоят в коридоре.

Я быстро скидываю обувь, пиджак, сумку, делаю три глубоких вдоха и осторожно захожу в гостиную. Увиденная картина вынуждает ахнуть. Как? Как вообще такое возможно? Меня не было всего полдня, а тут…

Хочется топать ногами, материться и орать, когда взгляд охватывает пространство кухни‑гостиной. Но слышу лишь скрежет своих зубов, который звучит громче, чем волнообразные арпеджированные пассажи в моей голове, и чувствую, как начинает сводить судорогой пальцы от того, с какой силой я сжимаю кулаки. Выдергиваю из ушей наушники, кидаю их на стол и грозно обращаюсь к темно‑русой макушке Данила, которая выглядывает из‑за спинки дивана:

– Ты вообще уже?!

– И тебе привет, – спокойным басом выдает Данил не поворачиваясь и даже не перестает залипать в приставку, присоединенную к телевизору, висящему на стене.

На экране огромной плазмы мелькают какие‑то гонки, перестрелки, а у меня мысли о том, как бы его придушить и чтобы на Страшном суде мне за это еще и медаль дали. Я продолжаю ошарашенно осматривать кухню и гостиную. Лучше бы Данил не выходил из комнаты и не прикасался к еде и дальше.

Идеально чистая, убранная кухня, которую я оставила за собой всего несколько часов назад, словно превратилась в поле битвы после какого‑то кулинарного шоу. Грязная сковородка брошена на заляпанной маслом индукционной плите, по белой гранитной столешнице раскиданы ложки, вилки, скорлупа яиц. Аккуратно стоявшие до этого в шкафу баночки со специями теперь в хаотичном порядке валяются прямо на столе. Пустая коробка из‑под замороженной пиццы, парочка пустых бутылок из‑под колы, обертки от каких‑то конфет и сладостей… Данил даже не удосужился убрать использованные тарелки в посудомойку. Я уже молчу про заляпанные серые дверцы кухонных шкафчиков и ящиков.

– Убери, – проговариваю сквозь зубы и стараюсь дышать медленно и глубоко, чтобы сдержать неуемное желание схватить Данила за ухо и ткнуть во все это носом.

– Чего? – отстраненно переспрашивает он.

Я делаю шаг к дивану и становлюсь почти напротив Данила, загородив собой часть экрана телевизора. Но мой сожитель особо и не реагирует на мое появление, лишь сосредоточенно кусает губы и продолжает сидеть в позе Будды, опершись локтями на разведенные в стороны колени и начиная активнее дубасить пальцами по геймпаду. Волосы взлохмачены; пряди у лица распались на кривой пробор, демонстрируя недовольную складку между широких бровей.