Эсмеральда

Но в чистой душе Квазимодо не было места обиде ни на приёмного отца, ни на цыганскую красавицу. Он знал, чем отличается от других людей, и не рассчитывал на её любовь. Разве это возможно: такая юная и прелестная девушка – и уродливый горбун! Единственное, о чём он молился в темнице – чтобы Эсмеральда была счастлива.

 

ГЛАВА 8

Жеан и Феб

 

Вчерашний рабочий день Гренгуара и Эсмеральды прошёл просто замечательно. Вопреки ожиданиям поэта, в выступлениях на площади не было ничего страшного или унизительного, а смех публики, которую забавляли проделки Джали, приятно льстил его самолюбию – как любая творческая натура, он, конечно, был чувствителен к зрительскому отклику. Когда их с козочкой осыпали градом монет, Пьера даже посетила крамольная мысль, что показывать фокусы, пожалуй, приятнее, чем играть для неблагодарной публики мистерии.

 

Хотя целый день выступлений его всё же вымотал, и ночью Гренгуар спал очень хорошо, несмотря на неудобный сундук.

 

Следующий день начался ничуть не хуже. Они с Эсмеральдой встали пораньше и болтали за завтраком. Девушка интересовалась, понравилось ли её новому другу выступать на площади – какая же она всё‑таки милая! Пьер смутился поначалу, но потом признался:

 

– Знаешь, это было очень интересно. Я даже не думал, что подобное… ну, народное искусство может приносить такое удовольствие. – Он испугался, что девушка обидится, и поспешил сделать ей комплимент: – А ты и впрямь замечательно танцуешь! Я даже жалею, что не видел тебя раньше, хотя приходилось слышать про какую‑то цыганскую плясунью… Кстати, почему тебя так назвали?

 

– За изумрудные глаза, – смеясь, пояснила девушка. – Клопен говорит, что по‑испански это значит «изумруд». Он совсем не жестокий, хотя чужаки считают его таким. Но всегда, когда мне было грустно, он напоминал мне, что я ношу имя драгоценного камня, а значит, должна сверкать! – Она задумалась. – Я тебе уже как‑то рассказывала, что моё детство было не очень счастливым. Я рано потеряла родителей и жила во Дворе чудес на попечении у одной старой цыганки. Она была не злая и старалась заботиться обо мне, но мать, конечно, не заменила. Однако я выучилась танцевать и теперь могу сама зарабатывать себе на жизнь.

 

– А от меня пока одни убытки… – пригорюнился поэт. – Но, кажется, у меня появилась идея, как заработать больше! Фокусов с Джали недостаточно, чтобы надолго удержать публику, но я мог бы стать шутом. Например, жонглировать и читать короткие забавные стишки. А хочешь, я напишу тебе несколько новых песен? Их будешь исполнять только ты!

 

Девушка радостно подпрыгнула:

 

– Пьер, ты чудо! Уверена, что ты напишешь замечательные песни! Мне и самой не нравится петь на языке, которого я не знаю… Но ты точно сможешь выступать?

 

– Джали мне в этом поможет, – успокоил её поэт. – Вот только мне не хватает костюма…

 

– Я спрошу у Клопена, – пообещала Эсмеральда. – Может, он что‑нибудь придумает. Это только кажется, что здесь все ходят в лохмотьях, на самом деле в тайниках бродяг есть много интересного.

 

Пока поэт заканчивал завтракать, девушка убежала и вернулась с разноцветным костюмом, который сумел раздобыть Клопен. Костюм оказался довольно старым, но вполне подходящим для их целей – шляпа с бубенчиками, разноцветная рубашка и трико. Остаток утра цыганка потратила на то, чтобы зашить многочисленные прорехи, зато Гренгуар, одевшись, остался доволен.

 

– Большое спасибо! – искренне поблагодарил он девушку. Та радостно кивнула и тоже ушла переодеваться.

 

Через четверть часа супруги‑друзья готовы были отправиться на площадь.

 

* * *

 

А у Жеана были большие проблемы. За неуспеваемость его отчисли из колледжа Торши, но он не решался сказать об этом брату. Однако, приходя за деньгами, якобы на учёбу, всё время боялся нарваться на гневную отповедь. Жеан отнюдь не был глупцом и понимал, что это ему уж точно не сойдёт с рук.

 

Сегодня он в очередной раз, скрывая предательскую дрожь в коленках, направлялся к собору Богоматери. Что поделаешь, если уже в самых низкопробных кабачках перестали наливать ему в долг, а красотки с улицы Глатиньи даже за красивые глаза не соглашались пустить переночевать! Настроение у Жеана, конечно, в предвкушении беседы с братом было хуже некуда, и даже сияющее утро не способно было рассеять его хандру. Наоборот, школяру казалось, что даже солнце насмехается над ним.

 

Как ни старался Жеан идти помедленнее, оттягивая неприятный разговор, но собор становился всё ближе, на что указывал становившийся всё громче и громче утренний звон колоколов. Погружённый в свои мысли, юноша не сразу заметил, что здесь не так. А когда прислушался, ему показалось, что звон изменился. Он был… не таким чистым, не таким светлым и радостным. Колокола гремели, но души в их перезвоне больше не было.

 

«Однако горбун отлынивает!» – подумал Жеан, и эта мысль его немного развеселила. Он не мог знать, что Квазимодо арестовали.

 

Но буквально через несколько минут юнцу стало не до смеха. Жеан стоял перед дверью в келью архидьякона и никак не мог заставить себя решиться. Наконец он набрался смелости и, выругавшись для храбрости, громко постучал в дверь.