Фаталити. Цена его успеха

ИРАКЛИЙ

ВОСПОМИНАНИЯ

Я помнил о трех желаниях, но напрочь забыл о клятве, которую когда‑то взял с Косовой. И уж точно не думал, что она сама способна ее помнить.

И для безразличного человека в моей памяти слишком ярко всплывают детали того дня, когда она произнесла эту клятву.

На календаре было двадцать восьмое февраля – день рождения Косовой и моей мамы. Косова ненавидела этот день и всегда сбегала от всех подальше, уезжая к бабушке в деревню. И все из‑за ее горе‑матери, которая однажды, после ухода отца, сказала дочери слова, которые ни один нормальный, здоровый человек не произнес бы своему ребенку:

– Твой день рождения – дата моей смерти.

С тех пор Косова перестала праздновать свой праздник. Она искренне верила, что, если не родилась бы, родители были бы счастливы вместе.

Я никогда не разделял этих убеждений, но уважал ее выбор. Три года подряд я делал вид, что двадцать восьмое февраля – просто день рождения моей матери. Я не дарил Косовой подарков, не произносил никаких поздравлений. Лишь ближе к ночи всегда отправлял короткое сообщение:

– Я счастлив, что ты родилась.

На что всегда получал тишину.

Но ее восемнадцатилетие я не мог проигнорировать. Как‑то стерва обмолвилась, что если бы ее день рождения был летом, то возможно она ненавидела бы его чуть меньше. Поэтому я решил подарить ей немного лета посреди холодной зимы.

Законченный идиот и романтик.

За полгода до этой даты я начал договариваться с Тамарой и Алексеем о том, чтобы они отпустили Косову со мной на две недели к океану. К моему удивлению, убедить строгого Алексея оказалось гораздо проще, чем добродушную Тамару.

Еще в начале наших отношений она взяла с меня клятву, что я буду оберегать ее внучку и не испорчу. И под «не испорчу» она имела в виду одно – секс до свадьбы. Я вырос в традиционной грузинской семье, где девственность девушки считалась чем‑то священным. В семье Косовой за моральные устои отвечала именно Тамара – причем соблюдала она эти правила строже любых грузинских матерей. Поэтому я понимал ее тревогу и сам не собирался переступать эту черту с шестнадцатилетней девочкой.

Да, я был по уши влюблен. Да, хотел ее. Но я не был идиотом – в нашем окружении подобное сочли бы позором. И последствия легли бы исключительно на девушку, а не на меня. И хотя я считал это прошлым веком и презирал эти двойные стандарты, ведь мне таких требований общество не предъявляло, клятву Тамаре дал.

Да и сама Косова была тогда слишком сдержанной и явно еще не готовой к такому шагу.

Но время шло. Стерва превращалась из худенького подростка в девушку с формами, от которой начал сходить с ума не только я. Жениться мы пока не собирались. Искать девушек на стороне я даже не думал. Поэтому с каждой новой встречей держать себя в руках было все сложнее. И да простит меня Тамара: клятву дать‑то я дал и сдерживал свое слово, но сомневаюсь, что она погладила бы меня по головке, если бы узнала, чем мы занимались с ее внучкой наедине.

Я нашел способы доставлять нам наслаждение, и Косовой чертовски это нравилось. Постепенно она становилась все более открытой и раскованной рядом со мной, хотя по‑прежнему оставалась слишком скромной и застенчивой, чтобы прямо говорить о своих желаниях. Но я и без слов прекрасно понимал, чего она хочет.

Ровно того же, что и я.

Клянусь, я завидую своей прежней выдержке.

После месяца переговоров Тамара наконец уступила мне и дала свое согласие на это путушествие. Я не стал заранее говорить Косовой о поездке – хотел сделать сюрприз.

Она узнала обо всем только в аэропорту. Стояла с широко раскрытыми глазами, сжимая паспорт в руках, будто боялась, что его отнимут.

– Мы правда летим? Вдвоем…? – спросила она, глядя на билеты.

– Правда, – кивнул я. – Только ты и я.

Помню, как робко она улыбнулась в ответ, а потом начала переживать о пропущенных тренировках, несобранных вещах и о возможных проблемах в школе. Я спокойно объяснил ей, что заранее обо всем позаботился: в школе были предупреждены, гардероб собрала моя мама, а тренеры спокойно отпустили ее в отпуск. Но даже после моих объяснений Косова оставалась напряженной и не могла расслабиться до самого прилета.

Она успокоилась лишь тогда, когда мы прибыли на место.

Я никогда не забуду выражение ее лица, когда она впервые увидела океан. Ее глаза загорелись от какого‑то невообразимого восторга, которого ранее я никогда не видел. И в тот момент я понял, что готов работать еще больше и упорнее, лишь бы дарить ей подобные ощущения как можно чаще.

Тем же вечером я планировал пригласить Косову на ужин и устроить романтическое ночное свидание, во время которого должен был вручить ей основной подарок на совершеннолетие.

Но ни ужина, ни свидания в итоге не случилось.

Когда я вышел из ванной комнаты после душа, то увидел Косову посреди номера. Она стояла с растерянным видом и держала в руках бархатную коробочку с кольцом внутри.

– Блин… – растерянно пробормотал я, проводя рукой по мокрым волосам.

Малышка вздрогнула и испуганно посмотрела на меня. В ее глазах читался целый спектр эмоций. Удивление, тревога и даже страх.

– Я… извини… я искала… и случайно нашла… – обрывисто объяснялась она и выглядела чересчур виноватой.

– Все нормально, – спокойно ответил я и подошел ближе. – Я хотел вручить тебе его сегодня вечером во время ужина.

– Но ведь я говорила тебе раньше… Я пока не готова выходить замуж… Ты же знаешь.

Я коротко засмеялся и посмотрел на нее с умилением. Глупая и в самом деле подумала, что я собираюсь делать ей предложение с таким скромным кольцом?

– Оно не для предложения руки и сердца, – пояснил спокойно.

– А для чего тогда?

– Я просто хотел подарить тебе что‑то действительно ценное от себя. Что‑то более серьезное и долговечное, чем это дешевое украшение, – коснулся пальцами ее чокера из бисера, который я подарил ей перед чемпионатом за пару лет до этого.

Косова носила его постоянно, хоть он и износился.

– Для меня оно бесценно! – слегка обиженно возразила она, дотронувшись до чокера. – А кольца обычно дарят перед помолвкой или свадьбой…