Фильтр

Руки рыцаря были перемазаны в саже и крови. Отрубленная голова зверя продолжала рычать. На него смотрели два жёлтых глаза, наполненные ненавистью. Страх внутри него постепенно превращался в ужас. В голове убитого зверя он узнавал свои черты.

 

Глава 3. Фонтан

Меня тревожили странные путаные сны. Я, порой, в них совершенно терял землю под ногами. И тут же я оказывался пылу пламени. И пламя было повсюду. Мне просто двигаться было не куда. Но я бежал. Бежал и горел. Бежал, не потому что хотел убежать, а потому что пламя толкало меня вперёд. Я тлел по кускам, не переставая бежать.

Я просыпался и с жадностью хватался за кувшин с нектаром, чтобы хоть как‑то ослабить боль, вибрирующую в висках. На лбу у меня выступал пот. Я тут же шёл к своему столу. Я доставал из‑под него свой тайник и вываливал всю бумагу на стол. Потом брал палочку тростника, макал в кувшин с соком чёрной ягоды и продолжал писать свою безумную историю. В голове вьётся сюжет мира, которого я никогда не видел. В голове странные тёмные миры прорастают чёрными цветками. И всю ночь я пишу.

Всю ночь я пишу. И это единственный способ унять боль и гудение в голове. Я пишу роман о том, что трудно себе представить. О боли и крови. О вере и отчаянии. О цветах, которые поют. Моё сочинение – это моя армия букв. Она ограждает меня от мрака и ужаса. Мой мир – это переплетённые между собой кровавые сны. Я пишу и упиваюсь этим. Только это оставляет во мне ощущение, что я всё ещё здесь и существую.

Это моё преступное писательство словно пробуждает во мне чувства, которые я раньше не мог испытать. Страх и волнение. Ужас и трепет. Ревность. Я с ужасом осознаю, что по моей душе расползается чёрная капля, словно та, что сейчас упала на лист бумаги.

Я вдруг понял, что боюсь. Что мир стал шатким. Что множество разных сил теперь сдавливают и раздирают меня изнутри. В этом страшно было признаться. Теперь я чувствую, что я Фильтр. Я накапливаю в себе боль. Сам я ещё гоню эту мысль прочь, но сама она уже плотно засела внутри моего черепа.

Что теперь нужно делать? Продолжаю писать, писать и писать. И, кажется, это должно уйти. Ненадолго. Но боль в голове уйдёт. Уйдёт и страх. Мрак развеется. И я опять восхочу любить! И страдание в моей душе исчезнет. И я снова смогу смотреть на горы. И любоваться этой безмолвной величественной картиной. И я снова смогу любить людей. Всех до единого. И Литерату тоже. И солнце снова взойдёт. И пустошь усохнет в душе моей.

Будит меня звон колоколов, доносящийся отовсюду. Если кто‑то опаздывает на сверку текстов, по всей деревне звонят колокола, чтобы проспавшие и опоздавшие тоже смогли поприветствовать рассвет и осветить Литерату своим текстом.

Я иду к Фонтану. Возле него находятся Главное Административное Здание, увенчанное колоннами, и кабинет, где сверяют тексты. На ходу я надеваю свою белую мантию. Подойдя к Фонтану, я вижу на его крае Феотулу. Она хитро улыбается, глядя мне в глаза. Сладким голосом она будто бы щебечет:

– Почему же ты опоздал, Эрней? Ты не болен? Быть может, у тебя разболелась голова?

– Нет, Фео, всё отлично.

– Я рада, что у тебя всё хорошо.

Она всё так же хитро и, улыбаясь, в упор смотрит на меня. И тут я…

Проснулся. В окно проникали первые лучи рассвета. Розовый нежный свет опускался с гор на прекрасную Литерату. Наступало утро. Страх, сковывающий меня всю ночь, как рукой сняло. И тут я почувствовал, что лежу весь в поту. Необходимо было занырнуть в озеро ещё до того, как начнётся сверка.

Я погрузился в воду. Пузыри кружатся теперь над моей головой. Я размышляю и теряюсь в своих размышлениях. Я не хочу больше быть литератцем по происхождению. Но я хочу быть литератцем по духу. Я хочу быть особенным. Я хочу создавать. В моей голове кипит множество мыслей, которые я не могу до конца разложить по полочкам. Я могу многое. Я чувствую, что именно я из всего моего поколения должен оставить надпись на скрижалях.

Я должен работать над текстом. Я чувствую силу. Как будто моя сила и есть в этом чувстве. Это чувство будто бы возносит меня надо всем и всё же находится глубоко внутри. Оно настолько сильно, что, кажется, будет гореть и после того, как я сам истлею. Оно вечно.

Мой пафос кажется мне безумием. Я выныриваю из озера и снова вижу красоту своей вечно цветущей деревни. И снова никакого другого счастья не нужно мне, кроме созерцания этой бесконечной красоты. Моё сердце снова бескорыстно и светло. И я снова не хочу ничего желать. Мой дух снова не подвержен волнениям. Я снова жажду лишь счастья и света. Я литератец, преданный солнцу. Мои мысли снова чисты.

Я иду, покачиваясь, к Фонтану, чтобы успеть на сверку текстов. Запах цветущей сирени меня пьянит. Я чувствую в этой музыке утра непреодолимую тоску в сердце. Тоску по тому, что я так молод и прекрасен. И что так молода и прекрасна вечность. Как и наша великая Литерата.

Я подхожу к Фонтану. И около него меня встречает прекрасная улыбчивая Феотула. Мы сплетаемся пальцами и вместе движемся в сторону кабинета. И лишь около её аудитории мы разлучаемся. Она бросает на меня прощальный взгляд. В моём сердце всё ещё остался её запах. И я пишу.

Я пишу даже не своим умом. Я пишу своим чувством. Я пишу, сам не разбирая, что я пишу. Эрнелия Артемиевна улыбается мне и ставит оценку: «Приемлемо». После чего лист бумаги очаровательно исчезает в огне камина.

Я счастлив. Я чувствую себя амфорой, что наполнена до краёв. Я чувствую себя тигром, что насытился кровью и блестит на солнце в своём великолепии. Я чувствую себя ветром, что свободен и велик, но не может отказать себе в радости смахнуть капли с листьев. Я ощущаю, что всё, что я делаю, не зря. Что я часть великой могучей цепи мыслей, которая делает всех счастливыми. Я многое могу. Потому что я преданный сын Литераты.

Я выхожу из кабинета и вижу её. Капли Фонтана золотятся в лучах утреннего солнца. О, возьми мою руку, Феотула, и спаси меня от всех видений и кошмаров. Лишь на тебя все мои надежды. Во всём мире, великом и многообразном, нет ничего прекраснее и превосходнее тебя. Я черпаю из твоего взгляда прекрасное. И что‑то от истины. Ты – мой проводник. Проводник в вечность.

Фео мило улыбается мне, даже не догадываясь, какие мысли и какую бездонную муку пробуждает она во мне. Я начинаю зависеть от этого её взгляда. Я беру её за руку. Мы идём. И она не спрашивает меня, куда.

На пути мы встречаем златовласого прекрасного Августа. Он широко улыбается нам. И мы улыбается ему. Август подходит ко мне и кладёт мне руку на плечо.

– О, Эрней, товарищ мой, ты могуч, прекрасен и силён! Никто не может сравниться с тобой в отваге и величии! Твои голени прекраснее литератских гор! Твои плечи подобны плечам великих! Я хочу передать тебе волю Гакона. Он хотел бы завтра на закате повторить поединок на том же мосту.

– Отчего же нет?– радостно отвечаю я,– Почему бы ещё раз хорошенько не размять жилы? Я приду!

– Рад буду видеть тебя там, могучий Эрней,– Август салютует нам и идёт дальше.

Мы шли и шли. И идя, не помнили ничего.

Только потом Фео спросила меня:

– Эрней, а как ты думаешь…

– Чего?