Голый космос

О том, что вхождение началось, говорила картина на обзорных экранах. Картина эта потрясала воображение. Плющились звезды, медленно и плавно; сворачивалось пространство; туманности превращались в конусы, подобные чудовищным торнадо. Сверкающие бриллиантами диадемы возникали перед глазами Виктора и тут же рассыпались мириадами искр. Огни всех мегаполисов мира проплывали по экрану, чтобы через мгновение вспыхнуть гигантскими фейерверками. Картина была настолько реалистична, что оказалось трудно поверить – на самом деле мир вокруг них все так же стоит на месте, а на экранах – только иллюзия, порожденная Петлей.

– Это… это как рождение вселенной, – побормотал Виктор, видевший действие Петли лишь однажды, в учебном фильме.

– Сам каждый раз восхищаюсь, – согласился Сан Саныч. – А когда понимаешь, что вот это… вот это все – твоих рук дело, хочется самого себя на этих самых руках носить всю оставшуюся жизнь.

Виктор мельком подумал: у капитана не иначе как мания величия, но сейчас готов был простить ему и манию, и эгоцентризм, и высокомерие.

Внезапно корабль тряхнуло. Капитан нахмурился:

– Такое бывает, конечно, но довольно редко. Борис Кондратьевич, что случилось, дорогой?

– Чужеродное вмешательство, – ответствовал компьютер.

– Извне? – уточнил капитан.

– Изнутри.

Сан Саныч нахмурился еще больше.

– Это, Витек, наверняка из твоей каюты. Коробейник вместе со шмоткой вредного жучка засунул. Такого, знаешь, рекламного. Будет тебе по ночам зудеть: а купите у нас то‑се, пятое‑десятое. Ну, это ничего, это мы найдем, не впервой. Главное, Петлю прошли.

Картина на экранах начала стабилизироваться. Звезды больше не кружили в бешеном танце, плыли все медленнее, медленнее и, наконец, окончательно застыли.

– Вот и все, почти приехали, – сказал Сан Саныч. – Ну, ты давай, иди распаковывайся и ищи жучка, потом, значит, ужин и баиньки.

 

Жучок не находился. Виктор вывернул каждую купленную вещь наизнанку и ввернул обратно. Прощупал каждый шовчик. Принес с камбуза чашку, перелил в нее жидкое мыло, потом залил на место, в дозатор. Ничего. Оставались ботинки. В стельках жучка не было, а курочить подошву Виктор не стал – без запасной обуви в дальнем полете как без рук. Точнее, без ног.

– Ужин скоро? – раздался в коридоре девичий голос.

Виктор чертыхнулся. Пришлось оставить в каюте полный разгром и тащиться на камбуз.

– Между прочим, – сказал он, сталкиваясь в коридоре с Женей, – капитан не велел покидать каюту без его разрешения.

– Между прочим, – ответила девушка, разглаживая несуществующие складки на узкой черной юбке, – один раз я его уже послушалась. И зря.

– Это когда в космос сиганула? – усмехнулся Виктор, которому начала надоедать задиристость девицы. – Хотела показать, что есть девушки смелые и отважные? Вдруг бы он оценил и изменил к тебе отношение, да?

Женя закусила губу и промолчала. Виктор сам не ожидал, что попадет в точку.

– Вряд ли изменит, – продолжил старпом; он знал, почему именно не изменит – перед глазами предстала физиономия капитановой жены.

– Молодца, Витек! – пробасил Сан Саныч, выныривая из рубки. – Хорошо в женской психологии разбираешься. Узнаю школу товарища Полищука!

– Не хотел бы я учиться в этой школе, – подал голос геолог.

Капитан кивнул на каюту Гладилина:

– Он‑то чего злиться?

Виктор пожал плечами.

– У вас нет зеркала? – спросила девушка Женя. – Я свое, кажется, забыла.

Старпом даже и не подумал про зеркало, когда закупался в ларьке.

– В душе есть, – сказал капитан. – Но в полете раскрашивать лицо крайне не рекомендуется. Ситуации бывают всякие. Вдруг с кем родимчик от страха случится.

Женя посмотрела на него изучающе‑укоризненно.

– Вы точно женоненавистник, – наконец выдавила она.

– Давайте не будем ссориться, – примирительно сказал Виктор. – Я сейчас пойду что‑нибудь приготовлю и вас позову. Лады?

 

На ужин геолог оделся скромнее обычного, просто в коричневые брюки и желтую рубаху, правда, завязанную узлом на груди. Маракасы тебе в руки, усмехнулся товарищ Полищук. Виктор не мог с ним не согласиться. Женя долго громоздилась на высокий стул, одергивая узкую юбку, норовившую подпрыгнуть как можно выше. Не смотри туда, заставлял себя Виктор. Не смотреть получалось плохо.

Павлентий появился на камбузе позже всех, сосредоточенный и погруженный в себя.

– Что, Павелецкий, не выходит робот змеекотский? – осведомился капитан.

Потомок посмотрел на капитана мутным взором, поморгал, сказал привычно «Я не Павелецкий, я Павлентий» и взял тарелку с рисовой кашей.

– Что это такое? – спросила Женя, откладывая ложку. – Кто такое сварил?

– Автоповар, – честно ответил Виктор.

– Он у вас на бессолевой диете, автоповар ваш?

Каша и вправду оказалась несоленая и несладкая. Однако Сан Саныч наворачивал, казалось, с преогромным удовольствием. В довершении выскреб тарелку и продемонстрировал ее окружающим:

– Вот так должен питаться сознательный космолетчик. Каждый прием пищи может оказаться для него последним. Что касается соли и сахара, то я и сам являюсь приверженцем здорового питания, и вам советую. Привыкли, понимаешь, сдабривать все что ни попадя килограммами специй, а истинного вкуса не чувствуете. Забыли! Вот вы, уважаемая, отчего носик морщите? Оттого, что наш гениальный автоповар вам полезную кашу приготовил, не напихав в нее яда белого? Так вы ему спасибо должны сказать! Для сохранности фигуры опять же полезно.

Женя уставилась на капитана, как на сумасшедшего. Гладилин, попробовав кашу, поднял брови и сказал:

– Александр Александрович. Вы бы лучше сказали, где соль. А мы скажем вам спасибо.

Виктор поспешно вскочил, умудрившись удариться не только о стол и табурет, но и о навесную полку. Достал соль и поставил перед Гладилиным. Тот медленно, напоказ посолил кашу, размешал и принялся неторопливо есть. Женя последовала его примеру.