Город Бабра

– Еще как! Даже если ты не смотрела «Спанч Боба», пока просто запомни, когда тебя спрашивают: «Вы готовы, дети?», отвечай: «Да, капитан!»

Аркабалена согласно закивала головой:

– Хорошо, запомню. Ой, то есть: «Да, капитан!» А, мы, кстати, почти дошли. Она должна быть где‑то здесь.

Я удивился:

– Ты что, сама не знаешь, куда меня ведешь?

– Я веду тебя не куда, а к кому. Сейчас сам увидишь.

 

Золотая собака

 

Человек собаке друг,

Это знают все вокруг.

Понятно всем как дважды‑два,

Нет добрее существа.

Песня из м/ф

«Бобик в гостях у Барбоса»

 

Походка Аркабалены смущала и раздражала меня: при каждом шаге она слегка подпрыгивала, как маленький ребенок, и глупо размахивала руками в такт шагам. Я слегка отстал, чтобы не позориться.

Мы дошли до Иркутского областного краеведческого музея, в котором я был уже раз пять, не меньше. Через дорогу располагался главный корпус нашего универа, в котором я бывал не сосчитать сколько раз. Ничего особенного здесь увидеть я не мог. Разве что она присвоит магические свойства очередному памятнику культуры‑архитектуры.

На светофоре возле перехода через улицу Гагарина, отделяющую нас от самой набережной, пришлось поравняться с моей проводницей. Я покосился на Арку – она смотрела в сторону памятника Александру III. Точнее, на большую группу людей посреди сквера.

Когда мы пришли туда, Аркабалена схватила меня за руку и потащила вглубь толпы. Я и моргнуть не успел, как оказался в первом ряду, среди свистящих и гудящих взрослых и детей, среди хохота и аплодисментов.

Весь восторженный гвалт предназначался герою, выступающему посреди импровизированной сцены – небольшого помоста из деревянных досок. Там прыгала, кружилась на месте, звонко лаяла пушистая, светло‑рыжая, дворовой породы собака со смешным черным пятном вокруг глаза, делающим ее похожей на пирата с повязкой. В зубах она держала обруч, украшенный огненно‑красными платками, имитирующими пламя. Собака подбросила его высоко в воздух, примерилась, перебирая лапами, и прыгнула прямо в кольцо, пока оно еще было в воздухе, затем в мгновение ока развернулась и снова поймала обруч зубами.

Толпа ахнула. Дети завизжали и покатились со смеху, их родители полезли за кошельками в сумки, а я удивленно приоткрыл рот и внимательно разглядывал сцену, пытаясь разгадать секрет отличного фокуса.

Тем временем собака аккуратно поставила обруч ребром на землю и прыгнула на него, как на колесо, и, неизвестным для меня способом удерживая равновесие, поехала, перебирая лапами взад и вперед по тонкому ободу.

Проехав так пару кругов, собака спрыгнула с обруча на задние лапы, как человек, и, стоя таким образом, нырнула в него носом. Затем пушистая артистка, продолжая стоять на задних лапах, вращая головой, стала крутить обруч вокруг своей шеи, что я еще мог как‑то себе представить и даже как‑то объяснить, если очень постараться. Но потом обруч скользнул вниз, на собачью талию, и она продолжила вращать его, двигая бедрами. И вот тут я окончательно ошалел. Мои познания в собачьей анатомии, мягко говоря, никак не увязывались с тем, что наблюдали мои глаза. Я не удержался и сделал несколько фотографий, надеясь потом, после выступления, рассмотреть их внимательно на наличие веревок или механизмов, помогающих собаке выполнять такие невероятные трюки.

Толпа взорвалась восторженными криками, а я искал глазами дрессировщика – организатора этого великолепного шоу. Очень хотелось расспросить, как он это сделал, как вообще можно так здорово обмануть человеческое восприятие. Поймал себя на том, что смотрю на собаку и ее теоретического дрессировщика с неприкрытым восхищением, как и все окружающие меня люди, и по лицу моему расползлась самая настоящая искренняя улыбка. Я сделал еще пару фотографий артистки, позирующей сейчас на сцене.

Собака сделала реверанс, подогнув под себя заднюю лапу, при этом передней указывая на край сцены. Там лежала мятая коричневая шляпа, в которой кроме монет были и бумажные купюры.

Я тут же полез в кошелек, у меня не возникло ни единого сомнения в том, что за такое представление нужно платить, и чем больше, тем лучше. Единственное, о чем я переживал, так это о том, чтобы хозяин не пожалел денег на любимые лакомства для своего артиста, а не заграбастал все до копейки себе в карман.

Я остался ждать дрессировщика, чтобы самостоятельно в этом убедиться. Я наблюдал за собакой: куда же она побежит? Где же ее невидимый дрессировщик?

Рыжая собака подобрала шляпу, заполненную деньгами, и, виляя хвостом, побежала в сторону Аркабалены. Я истерично заржал.

Нет, ну а кто еще? Ну, ведь ожидаемо же, разве нет?

Я хохотал сильно, с надрывом, возможно со стороны мой смех казался искусственным, но я не мог остановиться. Я чувствовал, как с каждым спазмом диафрагмы из меня выплескивается злоба и ощущение безысходности.

Аркабалена, не обращая на мой приступ истерики никакого внимания, забрала у собаки головной убор, переложила деньги из него себе в карман, а затем водрузила шляпу на рыжую собачью голову. Это было так мило, что я достал телефон и снова сфотографировал артистку.

Девушка присела рядом с собакой, стала гладить ее и чесать, а собака, виляя хвостом и вывесив язык, с удовольствием подставляла бока.

Мне стало неловко за свой продолжительный и странный смех и, чтобы как‑то разрядить обстановку, я задал вопрос, ответ на который был и так очевиден:

– Это твоя собака?

– Ну, что ты, нет. Она мне не принадлежит. Ее зовут Шара. Мы когда‑то с ней подружились при очень странных обстоятельствах. Если расскажу – не поверишь!

Я снова рассмеялся:

– После такого выступления во что угодно поверю! Это ты ее научила этим трюкам?

– Нет, она сама придумала. Шара очень талантливая собака. Просто невероятно, сколько радости она дарит жителям города своими выступлениями.

Нашу беседу прервала смешная рыжая девочка с веснушками. Она тихонько потянула Аркабалену за рукав:

– Извините, а можно сфотографироваться с собачкой?

– Конечно, можно!