Грешник. Навеки моя

Я нахожусь в напряжении. Хотелось бы, чтобы Рамиль включил громкую связь и я услышала каждое слово Кости. Но умом понимаю: мужики постоянно матерятся. А Сашке не нужно слышать нецензурную лексику и пополнять свой словарный запас неприличными словами.

– Ладно. В больницу едем, – чуть спокойнее произносит муж, но потом снова заводится, выслушав речь собеседника: – Сына мало того, что оклеветали, так еще и били. Я это дело так не оставлю. Поговорю с родителями девчонки, а потом приеду – и обсудим все детали. Тех двух дамочек… Ты знаешь, Костя, что делать нужно. Я тебя учить не собираюсь, – угрожающий тон Рамиля меня пугает. Не помню, когда он в последнее время был так зол.

Через минут пятнадцать мы оказываемся в небольшой палате. Сашка сразу бежит к кровати, где лежит Танюша. Я внимательно слежу за сыном и не могу не заметить, каким он нежным взглядом смотрит на свою подружку. Аж на душе тепло становится.

Губа у девочки разбита, нос уже бордового цвета. Наклоняюсь и целую в маленький лоб ребенка.

– Сильно ударилась? – спрашиваю я, в то время как мужчины выходят наружу. – Майя, прости. Но ребенок утверждает, что Танюшу он не трогал. Не толкал. Не понимаю, почему воспитательница с заведующей так накинулись…

– Ой, знаю я! – обрывает мою речь, улыбаясь. – Я их слушать даже не стала. Моя сестра там работает, Лер. Она позвонила. Сообщила, что Танюша упала. Я живу‑то в пару шагов от садика. Примчалась сразу же, а ее медсестра осматривает в медпункте. Воспитательница на Сашку орет, он же плачет. Говорит, что не трогал. А у Танюши рот в крови. В честности Сашки я даже не сомневалась. Они дружат сильно. Дочь постоянно дома о нем говорит, как защищает твой сын ее. Поддерживает, если что. Взяла ребенка – и прямиком сюда. Только я не поняла, зачем это заведующей нужно, – нахмурившись, заглядывает в мои глаза. Я же поворачиваюсь к сыну.

Защитник мой маленький. Тихо перешептываются с Танюшей. Он улыбается, что‑то ей рассказывает. А девчонка кивает на каждое его слово.

– Я тоже не знаю, – тяжело вздыхаю, чувствую боль внизу живота. – Но на камерах наблюдения ничего не нашли. Все удалили. Не понимаю, – качаю головой.

Действительно не понимаю, кому что нужно было от детей. В голове абсолютный хаос.

– Вы оставите там Сашку?

– Нет, – отвечаю категорично, уверенная в своих словах. – Я больше его туда не отправлю. Кто‑то на него руку поднял. Даже на щеке небольшая ранка есть. И на затылке шишка. Он тоже упал, Майя. Какая‑то женщина больная толкнула Сашку, – замолкаю, чувствуя, как снова закипаю. Становится тяжело дышать. Тяну воротник кофточки вниз, но не проходит. Будто сердце в груди сжимается.

– С тобой все хорошо?

– Да, не волнуйся.

Выходим мы из больницы буквально через час. Я снова рассматриваю лицо сына и понимаю, что та самая ненормальная ударила его тыльной стороной ладони. И, видимо, на ней было кольцо с небольшим камушком, который царапнул щеку сына.

Домой едем в абсолютной тишине. Малыш то и дело смотрит на меня и поджимает губы. Я понимаю, в чем дело. Он совсем не любит, когда из‑за него его родителям что‑то говорят. Когда на него жалуются. Бывало даже, Рамиль ругался на меня, если я вдруг сильно баловала сына. На что Сашка злился. Обнимал меня и целовал, просил прощения. Не спал ночами. А потом некоторое время отказывался от всего, что я ему предлагала или покупала. Игрушки, сладости или прочее. Что бы там ни было.

– Я люблю тебя, ты же знаешь? – целую родного в макушку, взъерошивая его волосы. – Горжусь тобой, зайчик. Ты у меня самый и самый лучший.

– Мам, прости.

Глаза малыша начинают блестеть. Вот‑вот он расплачется, что делает крайне редко. Прижимаю его к себе, глажу по спине, пока Рамиль с кем‑то разговаривает по телефону. Сжав теплую ладошку, тяну за собой в сторону дома.

– Ты почему прощения просишь? За то, что правду там сказал? – спрашиваю уже внутри. Специально притворяюсь, будто злюсь. – Обычно извиняются, когда совершают ошибку.

– Я извиняюсь, потому что они наорали на вас. Тем более на тебя. Прости, мам. Я виноват.

Черт возьми! Сейчас я начну реветь от его слов. Он всегда так. Ведет себя как взрослый человек, которого совесть мучает, когда считает себя виноватым.

– Мне бы стало плохо, если бы они были правы. Но они нагло врали, сынок. Горжусь тобой, родной. И люблю безумно. Ты у меня огромный молодчина, – прижимаюсь губами к мягкой щеке, целую несколько раз. – Беги в ванную. Ручки помоем, а потом ужинать. Договорились?

Сашка кивает, крепко обняв меня перед уходом. Я сильно удивляюсь, когда Рамиль принимает душ и спускается к нам. Ужинаем все вместе. Но, откровенно говоря, меня дико выбешивают его ежеминутное подглядывания то в телефон, то на наручные часы.

– Иди в комнату, родной. Я чуть позже приду, – говорю сыну.

Сама же поднимаюсь в спальню. Рамиль что‑то печатает на компьютере. Увидев меня, он устало потирает сначала глаза, потом лицо. Мне даже жаль его становится. Но и злюсь одновременно, потому что он от меня что‑то упорно скрывает.

– Что снова происходит с нашей семьей, Рамиль? – присаживаюсь рядом с ним на диван и сразу оказываюсь прижата к крепкой груди мужа.

– Что бы ни происходило, я сам разберусь. Со всеми проблемами. Которые скоро исчезнут, испарятся.

– То есть ты не отрицаешь… Что‑то ужасное происходит, да?

– Нет, конечно, – тихо смеется он, впиваясь в мои губы. Целует яростно, голодно. Будто это наш последний поцелуй.

– Я злая, Рамиль, прекрати, – шиплю, чувствуя его руку на своем бедре, скользящую потихоньку вверх.

– Я должен уйти, Лер, – вздыхает мне в губы, не сводя взгляда с глаз. – Обещаю все рассказать, если ночью смогу прийти раньше.

Если смогу… Если смогу…

Он знал, что не придет. И, соответственно, ничего не расскажет.

Рамиль не появляется ни этой ночью… Ни следующие два дня.

 

Глава 5

 

Воспоминания пятилетней давности мелькают перед глазами так, будто все произошло буквально несколько дней назад. Помню, как мы с Максом возвращались домой из больницы. Он уговаривал меня, чтобы я выслушала Рамиля.

В тот день я сжимала в руках маленький снимок УЗИ и не находила себе места. Хотела как можно скорее поделиться с мужем замечательной новостью, несмотря на его слова и обвинения.