Гроза над морем

– Там борт, глупая, – прошептал он прямо ей на ухо. – Оступишься и опрокинешься назад.

Марта не могла оторвать взгляда от его лица. Янис смотрел на нее хмуро и пронзительно, словно старался разглядеть ее душу. Девушке вдруг показалось, что одним глазом он видит больше, чем обыкновенные люди – двумя.

– Маргарет, значит? – все так же обжигающе близко прошептал он, наклонившись к ее лицу. – Простолюдинка‑сирота, спасенная у берегов Эйденхилля?

Он сжал ее плечи сильнее. Девушка хотела гордо и дерзко ответить, но взгляд капитана словно отобрал волю, и вместо заранее обдуманных слов вырвался только жалкий вздох.

– Янис, – бессильно прошептала она. – Вы…

Пальцы капитана прикоснулись к подбородку, заставили чуть запрокинуть голову. Янис стянул повязку; левый его глаз сильно косил и смотрел будто бы в другую сторону. А Марта так и не смогла перестать смотреть ему в глаза. Серые, как небо перед грозой, прозрачные, как два горных озера, как…

– Я, – так же тихо сказал он. – Ну наконец‑то. Узнала.

Они крепко обнялись. Впервые за много минувших дней девушка счастливо улыбнулась, прильнув к его груди и уткнувшись в бархатный камзол. Наконец он отстранил ее и, взяв за локти, снова взглянул в лицо, словно отыскивая перемены и отпечатки пережитого. Он хорошо знал семью Браунов, много лет назад, в мирное время, когда Марта была еще ребенком, он не раз приезжал уладить торговые дела с ее отцом. Однако оставшееся время дня рассказывал ей сказки о русалках и сиренах, катал верхом во всю прыть, стойко терпел цветы в густых черных волосах и, как ни утомляла его веселая и избалованная девчонка, прощался всегда с сожалением.

– О Светлейшие! – в порыве Марта схватила его за руку. – Как я рада!

– Я рад, что ты жива, – коротко ответил Янис. – Но есть некоторые обстоятельства, которые я должен объяснить.

Ее глаза сияли, и Дэниэл, отвлекшись от своих канатов, снизу заметил, как радостно она улыбается впервые за все время на борту “Исиды”, как осторожно и почти ласково капитан придерживает ее за плечо. Укол глубоко внутри… Неужели ревность? Только этого и не хватало! Дэниэл сердито пнул ногой бухту и снова принялся развязывать огромный булинь.

Тем временем капитан крепко взял девушку за руку, они вместе спустились с лестницы и вошли в большую каюту, располагавшуюся между двумя лестницами прямо под мостиком. Марта осмотрелась и завороженно ахнула. Не зря говорили, что баркентина "Исида" – одна из самых лучших торговых шхун. Обстановка в каюте располагала расслабиться, беседовать спокойно за чашечкой травяного отвара или чего‑нибудь покрепче. У стены стоял обитый темно‑синим бархатом диван с разбросанными по нему подушками, расшитыми серебром. Посередине – накрытый огромной потертой картой широкий дубовый стол в окружении стульев с высокими резными спинками, на полу – пушистый ковер с восточным узором. Край его был испачкан несколькими темными пятнами. Марта поняла: пятна крови. Быть может, Янис Миллс уже не замечал таких мелочей, а ей вдруг стало больно, словно острие раскаленного клинка коснулось груди. Слишком свежи были воспоминания, слишком страшны ночные кошмары. Она уже знала, что в жизни бывают такие минуты, которые невольно врезаются в память и прячутся на ее задворках, возвращаясь лишь тогда, когда и без них надежды не остается совсем.

– Проходи, не бойся, – капитан сделал приглашающий жест и вошел сам, скинул плащ и сел на диван. Пол под ногами покачивался. Девушка несмело подошла к одному стулу и села напротив, прямая, как струна, сцепив руки на коленях и прикусив губу изнутри. Она всегда кусала губы, если волновалась. Всегда надеялась одной болью заглушить другую, впрочем, всегда безуспешно.

– Послушай меня, Марта, – он доверительно наклонился немного вперед и, прищурившись, стал смотреть в сторону, сквозь свою собеседницу, отчего Марте стало легче: вынести сурового и пристального взгляда она больше не смогла бы. – Конечно, это хорошо, что судьба снова свела нас. Но есть и плохие новости. Ты наверняка слышала о том, что женщина на корабле – значит, быть беде. И эта поговорка не о том, что прекрасная леди может своей тайной силой утопить корабль или навлечь на него опасность. Все гораздо прозаичнее… Ты же знаешь, все мы – люди. И я, и мои матросы, которые не видят женщин пол‑витка, а кто и дольше. И если за себя я отвечаю, то за них – увы, не всегда. Даже если возьму с них клятву не подходить к тебе ближе вытянутой руки, не смогу проследить за ее исполнением. Ты можешь серьезно пострадать. Не все такие благородные и честные, как наш юнга. А то, что ты не из простых – извини, но хорошенькой и благовоспитанной леди слишком трудно скрываться таким образом. Все быстро узнают тебя настоящую, и я не удивлюсь, если захотят… присвоить.

Марта тихо охнула, прижала ладони к вспыхнувшим щекам. От себя самого и от других людей никуда не сбежишь. Везде они одинаковые, их натура столетиями не меняется, а значит, нельзя терять бдительность. Девушка вскочила со своего места. Корабль качнуло на волнах, она не устояла на ногах, сунулась носом вперед, но Янис подхватил ее и поднялся сам.

– Но вы… – прошептала Марта, на миг задохнувшись, – вы же можете им сказать? Предупредить, запретить…

Янис нахмурился, отвернулся, выбил трубку в пепельницу. Серое небо его глаз подернулось грозовыми тучами, и девушке стало холодно от этого взгляда. Она зябко поежилась, обхватила себя руками за худенькие острые плечи.

– Боюсь, что нет, Марта. Мужчины по натуре собственники и охотники. В том числе, если они давно и счастливо влюблены или даже женаты, они всегда смотрят на других девушек. И порой не только смотрят… Впрочем, есть один выход: высадить тебя в порту, и тогда наши пути навсегда разойдутся.

Еще одна волна, на этот раз более сильная, ударилась о борт корабля, шипя и пенясь. Девушка вдруг упала перед капитаном на колени, умоляюще сложив руки на груди. Перед глазами сразу пронеслись мгновения минувших дней войны. Совсем немного, но ей хватило на всю жизнь. И не остаться на корабле означало снова ступить на эту тропу в неизвестность, опаленную огнем. Слезы брызнули из глаз и предательски потекли по щекам, голос отчаянно задрожал.

– Не оставляйте меня, не оставляйте, прошу! Я до конца плавания буду притворяться, как смогу! Не оставляйте! Я буду работать! Сама сумею за себя постоять!

Капитан горько усмехнулся и покачал головой. Сама сумеет, как же… У южан нравы дерзкие и горячие, против них идти – жизни не ценить. И эта девочка не знает, какой жребий сама готовит себе, не столько на борту "Исиды", сколько оставаясь с ним рядом вообще.

В памяти тут же всплыла одна ночь, последняя ночь, которую он провел на родных берегах Стоуншира. Никто, кроме троих человек, не знал о том, что она вообще была. Это тайна – тайна его, тайна графини Дианы, тайна подкупленного стражника, что охранял ее покои тогда. Янис не возвращался домой уже почти семь лун, больше, чем пол‑витка. Портрет Дианы всегда лежал у него в нагрудном кармане, и он его доставал перед сном, любовался, вспоминая, как когда‑то они точно так же лежали рядом, и он гладил длинный водопад тугих черных локонов, прикасался к бледной бархатной коже, перебирал тонкие, унизанные золотом и драгоценностями пальцы. Диана была с самого детства обручена с графом, поэтому другие мужчины не имели никакого права даже заглядываться на нее, но Янис Миллс не был бы капитаном "Исиды", если бы свято соблюдал все обычаи и законы. Диана была его женщиной. И они в молодости поклялись под луной, что будут верны друг другу до тех пор, пока кто‑либо не нарушит данное слово.